Не спрашивайте меня ни о чем
Шрифт:
— Извини… сегодня я в самом деле чувствую себя неважно… — вымучила она. — И все же я очень рада, что ты приехал…
— Я тоже, — сказал я.
— Приезжай как-нибудь… в другой раз…
Я наклонил голову. Она крепко сжала мою руку.
— Обещай, что приедешь.
— Приеду.
— Обязательно?
— Да, обязательно.
Вдруг она прикоснуласьгубами к моей щеке, и я остался один.
Я шел на станцию. В голове была пустота, как после пятикилометрового кросса. Я ничего не соображал. Я был не в состоянии связно мыслить.
Купил билет и выпил в буфете
Свистит поезд, зеленый, зеленый поезд, стучат колеса и вращаются с бешеной скоростью, и несутся вперед, вперед несется зеленый поезд, и колеса стучат, стучат, стучат, летит вперед зеленый поезд… и привозит нас на Гаую. Эдиса, Лилиану, девушку, которую он любил, и меня.
Через густой кустарник мы продрались к самой Гауе, в тихое местечко, куда никому даже в голову не пришло бы сунуться.
Мы купались, загорали на больших покрывалах, сине-белых, а это белое было верблюды. Эдис лежал посредине покрывала. Я прижал ухо к земле и слышал дыхание Эдиса, слышал, как он смеется и как смеется Лилиана, и они, наверно, чувствовали себя так, будто на всем свете они одни, а меня тут вовсе и нету.
Но Эдис обо мне не забывал.
Иво, тебе пить не охота, можно бы попить, да нечего, из Гауи пить не станешь; чего тут только не плавает. Знаешь, братишка, я дам денег, а ты слетай в буфет, дорогу помнишь, а? Ну конечно же, а деньги сможешь отдать потом, мама мне сегодня дала два рубля. Так вот, купи Лилиане и себе по две бутылки лимонада, а мне две пива, два рубля тебе хватит. Я сказал, что две бутылки не выпью и возьму для себя одну, но брат почему-то хотел, чтобы каждому было обязательно по две.
Я напялил джинсы, схватил сумку и отправился, на ходу еще уточняя:
— А если пиво кончилось?
— Тогда и мне купи лимонаду!
— Тоже две бутылки?
— Да, две!
Я ушел, потом вдруг вспомнил, что деньги остались в карманчике рубашки. Повернул обратно и, уже выходя из кустов, замер как вкопанный.
Я застыл, будто могучий магнит притянул мои пятки к земле.
Поставил сумку на землю и присел на корточки. Я знаю, что это было нехорошо с моей стороны так поступать, умом я это понимал, но мною овладела более могучая сила, чем рассудок, и мешала уйти. Я смотрел, разинув рот, и сердце мое колотилось как-то совсем странно. Раньше этого со мной не случалось.
Эдис с Лилианой кусали друг дружке губы и гладили друг друга в каком-то отчаянье, если только это слово годится, но другого я не знаю.
Я сознавал, что сидеть вот так и смотреть страшно дурно, но, повторяю, я был не в силах уйти, да и к тому же это был мойбрат.
Ее губы приоткрылись в странной улыбке, и руки ее скользили по спине брата и оставляли на ней красные полосы. И после этого глаза ее налились слезами.
А взгляд Эдиса был устремлен куда-то вдаль, и я подумал, что он меня не заметил бы, даже если бы я встал перед ним во весь рост.
Потом они лежали без движения, словно мертвые, и я уже начал было волноваться, не случилось ли что, но тут Эд поднялся и пошел в воду.
Я быстро убрался, потому что, когда он пошел бы обратно, он стопроцентно увидал бы меня.
Дунул в буфет. Хоть и без денег, но надо было как-то убить время. В буфете было «Рижское» пиво и лимонад.
— Буфетчица куда-то ушла, — сказал. — Киоск скоро откроется. Немного погодя схожу.
— Может, потерпим? — сказал Эдис.
— Да, — сказала Лилиана. — Для чего Иво бегать взад-вперед.
Они опять лежали, загорали, так же, как тогда, когда я от них уходил. И если бы я не забыл взять деньги и не побежал бы обратно, то ни за что не подумал бы ничего подобного о них.
Эдис лежал ничком. Я растянулся подле его ног и невинно спросил:
— Эди, а что у тебя со спиной? На ней какие-то красные полосы.
Лилиана зарделась.
— Это пчелы, Иво, — сказал мой братец. — Меня покусали пчелы.
— Ни черта не пчелы!
— Снимай, братишка, джинсы и давай с нами загорать. А то на горизонте тучи собираются.
Я стянул с себя джинсы и хотел было улечься, но Эдис вскочил с ловкостью дикой кошки и, хохоча так, как умел хохотать только он, сгреб меня в охапку, сколько я ни брыкался, — правда, и мне тоже было весело и смешно, — зашел по колено в Гаую и бросил меня в воду.
Не иначе как он догадался.
Должен я рассказать еще об одном дне. Последствия он имел печальные. Однако, надо сказать, мне везло. Я плыл по жизни, как бумажный кораблик по ручью. Одни кораблики опрокидывались, другие застревали меж каменьев, третьи прибивало ветром к берегу, и они подолгу отстаивались, а я все плыл и плыл посвистывая. Не потому я плыл, что хорошо умел управлять, преодолевать повороты и пороги, а просто потому, что мне везло. Иного объяснения я не вижу, потому что ни дальновидностью, ни холодной рассудочностью я не обладаю. Я только живу, и все.
В тот день мы честно отсидели все уроки. Фреди, правда, схватил пару по геометрии, но для него это все равно что промокшему человеку лишнее ведро воды на голову.
Эдгар куда-то умотал с Эдитой. Смех. Он такой длинный, а она коротышка. Очевидно, у них духовнаягармония. Даже имена начинаются на одну и ту же букву.
Мы остались втроем. И тогда наша холостяцкая компания решила махнуть в Юрмалу. Для купания еще холодновато, но поваляться на солнце было можно вполне, погода стояла дивная. Ветерок такой ласковый, солнце такое теплое, небо такое синее, что все разноцветные мотыльки, наверное, уже готовились выпорхнуть из куколок.
Но к тому времени, когда мы дотряслись до моря, солнце подернулось дымкой. Будь он неладен, этот климат Прибалтики, иной раз просто действует мне на нервы. Никогда ни в чем не можешь быть уверен до конца.
Ехать обратно не хотелось, но еще меньше было охоты прогуливаться по бережку, как старым теткам, и время от времени воздыхать: ах, как он бодрит, этот морской воздух, ах, как он полезендля легких…
В пивном баре в эту пору дня посетителей было не слишком много, и мы заняли хороший столик у самого окна. Обер быстренько принес нам без заказа по паре кружек пива каждому и горошек. Но Фред, сразу выдув залпом одну кружку — ему очень хотелось пить, — подмигнул нам. Яко пожал плечами — мол, ничего не знаю. Я сказал: