Не стать насекомым
Шрифт:
Да, эти цитаты справедливы, но если рассматривать русскую классику таким же чрезмерно строгим взглядом, каким рассматривает книгу Захара Прилепина Крижановский, то можно прийти в отчаяние и заявить, что классики «теряли русское». Они написали про русский народ (то про какую-то его часть, а то и про весь целиком), про Россию тоже немало страшного, обидного. И Пушкин, и Лермонтов, и Гоголь, Тургенев, Достоевский, Некрасов, Толстой, Писемский, особенно любимый почвенниками Лесков, Чехов… В ставших классикой повестях Распутина 60–70-х годов тоже главный мотив — распад, гибель, потеря главного, а светлое, надёжное тлеет лишь в воспоминаниях, которым нельзя полностью доверять, так как воспоминания не могут быть абсолютно
Делать вывод, что Прилепин «уходит от православного идеала, от русского и от России» на том основании, что герои сборника «Ботинки…» — пацаны (как ни крути, часть русского народа), что «вместо Родины в рассказах «наша замороченная держава», что «православие становится прибежищем неудачников», так же примитивно и даже нелепо, как объявлять Достоевского после «Записок из мёртвого дома» клеветником на русский народ, Лермонтова после строки «прощай, немытая Россия» — врагом России, а Есенина за рифмы на стене Страстного монастыря — врагом христианства.
«Самый отвратный рассказ, — пишет Николай Крижановский, — «Смертная деревня» — написан в лучших традициях западноевропейских представлений о русском народе — кровожадном, мерзком чудище, стране людоедов, барыг и сумасшедших уродов».
На мой взгляд, этот рассказ просто самый слабый в сборнике (язык словно из «страшных» рассказов Куприна), но ничего отвратного я в нём не увидел. В России есть деревни убийц, это ни для кого не секрет, но, что страшнее, во многих обычных (если их можно так охарактеризовать) деревнях живут семьи убийц, и вокруг все знают, что они убийцы, но относятся к этому как к природному явлению, единственное, что предпринимают — стараются не давать повода себя убить…
И ещё — а что такое «западноевропейское представление о русском народе»? В таком случае, каким должно быть восточноевропейское или южноамериканское представление о французском народе, если мнение определяется литературой? Кто там у французов? — Гюго, Бальзак, Золя, Гюисманс, Селин, Сартр, Камю, Уэльбек. Сплошные клеветники! А англичане что про свой народ понасочиняли и продолжают сочинять!..
В последнее время Захара Прилепина стало модно обвинять в двух вещах. Во-первых, в самолюбовании, манерности, нарциссизме, во-вторых — в небрежности стиля, «просчётах и оплошностях».
Что касается манерности и т. п. «Разбирать «Ботинки, полные горячей водкой» не хочется, — заявляет Сергей Беляков в диалоге с Андреем Рудалёвым. — <…> чем, скажите на милость, может привлечь этот претенциозный опус? Рассказ о том, как трое приятелей упиваются собственным талантом, успехом? «Влюблены в себя и пользуются взаимностью». Что он хотел сказать читателю? «Посмотрите, какой я замечательный, какой талантливый, какой умный, какой красивый»?»
Лично я не могу точно объяснить, о чём этот рассказ, но мне он показался очень сильным. Впрочем, большинство текстов Прилепина при их внешней простоте на самом деле не так просты и одномерны. В этом плане я согласен с наблюдением Андрея Рудалёва: «…Позиции плодятся диаметрально противоположные: люблю/не люблю, нравится/не нравится. Хотя по-настоящему серьёзных аргументов ни с одной стороны высказано не было. <…> Рассказ «Ботинки, полные горячей водкой» <…> именуется то самым слабым в книге, то, безусловно, центральным. Почему? Да так на душу легло, зацепило».
Рассказ этот, по-моему, о дружбе, которая, вопреки желанию главного героя, не может быть безоблачной. По всему рассказу тёмной тенью проползает огромное, правда, не обозначенное «НО», то же самое «НО», что отравляет любовь героя «Жилки» и его жены (и миллионов других пар, «измученных жизнью и суетой»). «Было у меня
Да, герои Прилепина не тихие, прибитые человечки. Они, как правило, при деньгах, они любят жизнь и себя в этой жизни. Они бывают младшими, но не маленькими. Почти всегда повествование у Прилепина ведётся от первого лица, и это, наверное, провоцирует критиков видеть в героях автора. Об авторе судить не могу, но одевается вроде неплохо, улыбается часто, в углы затравленно не забивается, от водки не бежит, этим и схож со своими героями. А о героях я знаю больше. И вижу, что они не такие уж крепкие, самовлюблённые, манерные, нарциссические, как утверждают некоторые критики.
Вот, к примеру, герой-повествователь в рассказе «Герой рок-н-ролла», которого в числе большинства героев других рассказов сборника Николай Крижановский охарактеризовал следующим образом: «Он — дитя перестройки, существо с минимальным духовным багажом, живущее инстинктами, дерзкое, со своим пониманием мужества, совершенно утратившее национальную идентичность, видящее в женщине средство для удовлетворения похоти и не умеющее говорить без матов». М-да, чудовище какое-то…
Герой рассказа действительно не цитирует наизусть Пушкина (или ещё кого-нибудь более национального), не вскрикивает «какой восторг, я русский!», вообще живёт неправильно — семья не дома, сам каждый день пьёт алкоголь, болтается по кафешкам. Вообще на первых страницах он пустоватый, явно катящийся — но весело, бодро — в пропасть человек. Впрочем, собой и жизнью, судя по всему, доволен.
И вот, видимо, потому что ему нечего делать, знакомый просит героя встретить рок-музыканта Михаила, приехавшего в их город дать концерт. Музыкант совершенно забыт, хотя в юности на героя его песни произвели огромное впечатление. «…В голосе возможно было различить железный гул несущегося на тебя поезда метро; причём голос звучал настолько мрачно, что казалось: поезд идёт в полной темноте и света больше не будет». Но юность прошла, поезд не настиг, певец забылся.
«У меня отличные отношения с моей юностью, — заявляет герой рассказа, — мы не помним друг друга и не вспоминаем никогда; то же самое случилось бы и с героями рок-н-ролла, если б один из них не вернулся ко мне, обретший наконец плоть…».
Герой везёт его к себе в пустующую квартиру, предлагает выпить (музыкант отказывается), всячески активничает. А Михаил тих и скромен, или, точнее — какой-то не совсем живой; герой рассказа близок к разочарованию — представлял его совсем другим. Вечерний концерт (описанный, кстати, Прилепиным потрясающе) словно бы возвращает героя рассказа в его юность — Михаил, пока он у микрофона, снова становится героем рок-н-ролла, а потом возвращается в нынешнее полуживое состояние.
Автор не называет нам фамилию музыканта, но по некоторым приметам знающие (вернее — помнящие) поймут, кто это. Этот музыкант в конце 80-х был хоть и не широко, но страшно известен, на мой взгляд, он самый умный поэт советского рока. И в то время, когда рок-музыка стала популярной и модной, стала выгодным занятием, он исчез из поля зрения, и исчез так надёжно, что через десяток лет возникали сомнения, а был ли он вообще, существовала ли такая группа… Лишь недавно, когда в воздухе запахло переменами (как оказалось, кратковременно), он снова появился в поле зрения, дал несколько концертов, даже мелькнул на телеэкранах…