(Не)сводная, или Маша для Медведя
Шрифт:
– Что случилось? – ее голос слегка дрожит, словно она собирается расплакаться, и меня накрывает совершенно неуместное желание дотянуться до тонкой ладони, лежащей на коленях, и ободряюще сжать. И не выпускать потом.
На дорогу смотри, Медведев! И глупости все из головы выброси! Вечером навестишь Ирину и выпустишь свой пар, она с легкостью поможет тебе забыть об этой соблазнительной куколке.
Сворачиваю к больнице, коротко рассказывая о состоянии отца. Обойдется без подробностей, к тому же я до сих пор не
В стенах больницы ощущения меняются. Наверно, здесь вообще все воспринимается по-другому: смерть и боль находятся слишком близко, так что даже здоровые люди чувствуют себя уязвимыми. Я кошусь на девчонку и вижу, что и ей более чем не по себе. Перед входом в палату она и вовсе тормозит, замирает на какое-то время, а на лице отражается паника.
Опускаю руку на ее талию, слегка поддерживая. Сейчас в этом жесте нет ни похоти, ни страсти, только желание ободрить. Я не верю во внезапно возникшие чувства к моему отцу, которого она знать не знает, но находиться у постели умирающего всегда непросто. Особенно, когда понимаешь, что с ним тебя что-то связывает.
– Есть новости? – спрашиваю у дежурящей в палате медсестры. Сам не знаю, зачем это делаю, если бы ответ был положительный, мне бы сразу сообщили.
Она виновато улыбается и едва заметно качает головой.
– Вам лучше поговорить с доктором.
– Да, я зайду к нему чуть позже. Оставите нас? – дожидаюсь, пока она выйдет, и поворачиваюсь к Марии.
Девушка застыла у кровати, рассматривая отца. Бледная, напуганная. Губы слегка шевелятся, будто проговаривает что-то про себя. Изучая ее вот так, в профиль, понимаю, что она похожа на свою мать. Красивая. И выглядит вполне искренней.
Усмехаюсь про себя, понимая, что всего за несколько минут успел поменять свое мнение о ней. Только что в машине считал, что доверять рано, а сейчас почти склонен согласиться, что она и впрямь переживает.
– Ну что, задавай свои вопросы, – тихо произношу, подходя и вставая рядом.
Девушка вздрагивает, бросая на меня испуганный взгляд.
– Так он же… Разве услышит что-то? Сейчас?
Я всматриваюсь в застывшие черты отца. Он даже на спящего не похож, слишком бесчувственным выглядят и лицо, и все тело. Но кто сказал, что в таком состоянии люди не слышат? Даже врач рекомендовал побольше общаться с ним. Рассказывать о своих новостях, делиться чем-то. Вести себя так, словно все, как всегда.
– У нас есть шанс проверить, – отзываюсь на ее вопрос, понимая, что собственный голос звучит неестественно глухо. Я давно вышел из того возраста, когда верят в чудеса, но сейчас жду именно чуда. Отцу нужна была эта девчонка, и вот она здесь. Что дальше? Что он хотел ей рассказать?
Вспоминаю о запертом в сейфе конверте и хмурюсь, внезапно осознавая, как сильно не хочу, чтобы пришлось его открыть. Пусть отец сам скажет все, что нужно. Не важно, какие цели и планы у
– Привет, пап, – делаю шаг к кровати, опускаясь на стул рядом. Осторожно сжимаю неподвижную холодную руку. – Это я. Хочу сказать, что в офисе все хорошо. Мы только что заключили новый контракт, тот, о котором ты мечтал. И по тендеру новости отличные, все идет к тому, что его отдадут именно нам. Работы теперь невпроворот будет, как раз, как ты любишь. Тебя ждут. Все ждут. И не говори мне, что я справлюсь, дело не в этом. Есть вопросы, которые некоторые хотят решать только с тобой. Не подводи меня, окей?
Несу какую-то чушь несусветную. Я давно научился вести дела самостоятельно, но сейчас, как никогда остро, ощущаю потребность, чтобы он действительно был рядом. Нет, не для поддержки. Просто рядом.
– И самое главное, пап. Ты просил найти Машу. Вот она, здесь. И так же, как и я, ждет разговора с тобой.
Чуда не происходит. Отец остается недвижим и абсолютно никак не реагирует на мои слова. Я всматриваюсь в его лицо, ищу в застывших чертах хоть какой-то признак того, что он меня слышит, но не вижу этого. Ничего не вижу.
В груди закипает боль. От бессилия хочется зарычать, с размаху впечатать кулаком в стену. Хоть что-то сделать, чтобы сдвинуть ситуацию с мертвой точки.
Но при этом не могу не понимать, что должен сдерживаться. Здесь не место для проявления эмоций, еще и таких. И потом, я не один. Если невозможно выяснить, реагирует ли на мое присутствие отец, то новоявленная сводная сестрица точно все замечает и слышит. А пугать ее еще больше я совершенно не хочу: она и так побледнела настолько, что почти сливается цветом лица с больничными стенами.
– Я должен поговорить с врачом. Хочешь пойти со мной?
Девушка бросает на меня беглый взгляд.
– А можно я немного побуду здесь? С ним? Пожалуйста…
Мне не нравится эта идея. Вообще. Нет, я не опасаюсь, что она может сделать что-то дурное, но почему-то ощущаю странную потребность присутствовать при ее разговоре с отцом. Вернее, при попытке этого разговора. Хочу знать, что творится в ее голове, что она чувствует и чего добивается. Но, с другой стороны, разве я имею право контролировать каждый ее шаг? Да и действительно должен уйти, чтобы встретиться с доктором.
Киваю, хоть и нехотя, оставляя ее в палате. Направляюсь в ординаторскую, заранее зная, что разговор будет не из легких. Я и сам вижу, что ситуация не улучшается. Лечащий врач лишь в очередной раз это подтверждает, рассказывая о результатах очередного обследования и перечисляя еще ряд зарубежных клиник, отказавшихся принять отца.
– Глеб Александрович, поверьте, мы делаем все, что в наших силах. Но ничего утешительного я сказать не могу. Вам лучше быть готовым…
– Довольно! – все же не выдерживаю и рявкаю, злясь и на него, и на весь свет на несправедливость ситуации. – Я не собираюсь хоронить отца, пока он еще жив. И вам не позволю.