Не так, как в сказках

Julia Shtal

— То есть, Джон, ты действительно… любишь меня? — адресат лишь тихо улыбнулся — неизведанное до сих пор покорность отразилось в его улыбке — и молча прилёг на спину, беспечно смотря в весьма «живописное» небо.

— Блин, Джон, что за игнор? — живо спросил Креймер, будучи недовольным тем, что его вселенские усилия потрачены зря. А Константин лишь лежал и улыбался.

— Слушай, я, конечно, понимаю, что повелителям тьмы в порядке вещей игнорировать своих верных водителей, но, всё-таки, с какого ты молчишь в такой важный момент? Или что, я должен понять всё из твоего крайне красноречивого прекрасного взгляда? — водитель не стал дожидаться ответа и осторожно привстал, упираясь одной здоровой рукой; потом, сидя, развернулся, подполз

к Джону и навис над ним, вперив пристальный требовательный взгляд в тёмные насмешливые глаза. Константин спокойно оглядывал его; Чес искренне не понимал, что происходит: то ли его жестоко обманывают и напарник сейчас разрядится хохотом, то ли это слишком явная истина, которую он сам, дурачок этакий, не понимал. Видимо, все эти вопросы и вся эта борьба отразились на его лице; улыбка Джона увеличивалась пропорционально тому, что понимал (не понимал) его водитель. В итоге Чес просто-напросто запутался и, не меняя своего положения, умоляюще смотрел на него, словно пытаясь сказать, что он, как и всегда, нуждается в объяснении. В объяснении самого простого, что только может быть. Но Креймер никогда этого не знал и не понимал; может, повелитель тьмы будет его первым учителем?

— Господи, Чес, ни капли взрослости! Всё-то ты не понимаешь и даже представить не можешь. Двусмысленное видишь в прямолинейном свете, а в том, что уже не нуждается в объяснении, требуешь дополнительного материала. Странный, ей-богу! Но нет, не за странность тебя любить нужно…

— А за что? Так, значит, правда?.. — ошеломлённо добавил он и отполз от Джона, присев и прижав колено к себе; взгляд его не шокировано, но всё-таки удивлённо шарил по окрестностям: грязь, темень, непроходимые кустарники, перерытая земля, холод — отсутствие всякой романтики, короче. Да, в книгах действительно признание в любви происходит куда лучше! Чес усмехнулся, забыл давно про свои вопросы и подумал, что так ему даже нравится — пусть в таком отвратном месте. Зато будет что вспомнить!

— Ты глупый, если не знаешь, что любят не за что-то, а вопреки чему-то. И, уж поверь, у нас с тобой этих «вопреки» завались! — Константин присел рядом с ним и повернул голову; Креймер боязливо заглянул ему в глаза, но нашёл там только то, что называется уютом и теплом — одним словом, он заглянул в родные глаза. И, кажется, если бы не сегодня, то он никогда бы не понял, какое прилагательное всё время искал, чтобы описать эту нередкую нежность в его сторону.

— Я теряюсь, что ответить, Джон…

— Можешь молчать. Молчание — золото. Особенно в твоём случае, — шептал Константин, усмехаясь и видя усмешку водителя. — Просто я знаю, что вертится у тебя на языке. Ты лишь малость нерешительный… ладно-ладно, временами, а то вдруг сейчас начнёшь рассыпаться в признаниях? — заметив поднимающуюся в нём бурю, поспешно добавил повелитель тьмы, опасливо на него поглядывая.

— Нет, Джон, я всё-таки, когда немного оклемаюсь, с тобой подерусь. Правда, — решительно и совсем серьёзно ответил Чес, в упор на него смотря. Мужчина громко рассмеялся и закивал.

— Окей-окей, я согласен! Нам нужно выпустить пар. Определённо…

— Только вот я не думал, что обрету счастье всей своей жизни (можно я погорю книжными фразами?), будучи весь в грязи, раненый, в какой-то жопе мира, где холодно, чем-то воняет и, к тому же, ни хрена не видно, — перебил его вдруг Чес, уткнувшись взглядом в землю. Джон пожал плечами, улыбаясь. Впрочем, и это Креймер говорил явно не на полном серьёзе.

— По-моему, нам ничего лучше и ненужно! При том, что признался я тоже в весьма не располагающей к романтике ситуации… знаешь, мне нравится ломать стереотипы и смывать банальности.

— О да, мы, конечно, оригинальны! Знаешь, наверное, со стороны это всё-таки глупая история. Просто ты её скрасил. Но, если пересмотреть кучу всей той дряни, что мы проходили вместе, можно отыскать вагон и маленькую тележку таких намёков. Ведь именно поэтому

ты так смело уверил, что твои чувства не безответны? — Константин не без улыбки кивнул. — Вот! впрочем, и для меня это не новость…

— Я заметил, — с усмешкой перебил его Джон, а на возникающую волну протеста лишь схватил Чеса за подбородок и быстро, но безумно сладко и приятно прикоснулся к его обкусанным, сухим, со вкусом крови губам. Это тоже было что-то далёкое от губ из разряда карамельно-мармеладно-шоколадных… Креймер изумился, хотел было вырваться, но через пять секунд сопротивления согласился немного вкусить тот запретный плод, которым его потчевал повелитель тьмы. Целоваться было и приятно, и жутко холодно, и аморально, и ещё, кажется, плечо сильно заныло — видать, надорвал, пока откапывал ящик. Чес думал об этом, думал о Джоне, думал о том, как же ему хочется надрать этому наглому посланнику Ада задницу за то, что тот молчал Бог знает сколько времени и скрывал простые истины, думал о своей машине, точнее, об её отсутствии, думал о всём том дерьме (штрафах), которое придётся получать сегодня всё утро, думал о своём здоровье, потом припоминал, в порядке ли всё с Джоном и вроде бы успокаивался. Но, ясное дело, больше он думал о том, как бы не превратится здесь в тряпку; о да, целоваться Константин был мастер, хотя от его поцелуев становилось стыдно за собственные умения.

Креймер отстранил мужчину с тихими словами «Хватит, придурок!..» и хитрым взглядом; Джон смотрел на него и явно был недоволен.

— Ох, Джон, извини, что твои губы не накрывают шёлковые губы смазливой девицы… как нынче вкус крови?

— Отвратителен! Всё, хорош здесь устраивать трогательные сцены! Кстати, это ты был инициатором всего здесь случившегося… — многозначительно глянул и встал, подавая руку; Чес взялся здоровой рукой за ладонь и аккуратно приподнялся. Опираясь о Константина, он сделал первые несколько шагов, прикусив губу от боли, но после привык и уже привычно заговорил:

— Слушай, Джон, а если бы я не переспросил или не услышал бы, ты бы так всё и оставил? То есть мы сейчас не мололи бы этот бред и не целовались… бы? — немного озадачившись, спросил Креймер и пристально посмотрел на собеседника. Константин, вздохнув и закатив глаза, молча хмыкнул.

— У меня всё было просчитано. Не сегодня, так позже… Но сегодня, кажется, более чем идеально.

— Идеально, потому что в нём неромантично всё, кроме нас, — взгляды встретились, улыбки пересеклись. Больше ничего и не нужно было — это правда. Кряхтя, медленно ступая и спотыкаясь почти на каждом шагу, они шли, грязные, оборванные, уставшие, но до чёртиков счастливые; впрочем, ради случившегося Чес был готов действительно на многое, даже на эти отвратные декорации. Спускаясь к оврагу, бывшему полем битвы, они ещё долго спорили о чём-то несущественном, громко ругались и не менее громко смеялись; несмотря на многочисленные раны, Константин и Креймер чувствовали себя странно хорошо. Нельзя сказать, что на душе было спокойно и присутствовал какой-то штиль, наоборот, там всё на фиг смешалось, забурлило и превратилось в действующий вулкан; но этой-то встряски и требовали их души. Нет, обоюдное желание врезать друг другу не пропало — подерутся точно — но это, вероятно, в порядке вещей. Да, у них романтики не было; зато было нечто посолиднее и получше. И это их обоих более чем устраивало; впрочем, Джон не потерпел бы никаких любовных соплей, ровно как и своих слишком громких слов об этом высоком чувстве; а Чес не потерпел бы банальности, будучи явно убеждённым, что романтика — самое последнее и самое ненужное в списке вещей, входящих в понятие любви.

Они точно решили, что будут любить как в реальности, а не как в потрёпанных, изживших свой век сказках. Потому что слащавые вещички и словечки в их случае та самая нелепая и ненужная декорация, отсутствие которой делает жизнь проще. А Джону и Чесу в их непростой жизни приключений и путаниц явно предостаточно…