Не так страшен черт
Шрифт:
Дверью громила хлопнул так, что едва не вылетело стекло. Но к подобному нам со Светиком было не привыкать – раздосадованные клиенты имели привычку хлопать дверьми, поэтому плата за разбитое стекло заранее включалась в счет.
– У нас проблемы? – спросила Светик, подавая мне чашку со свежезаваренным чаем.
– Да как сказать, – задумчиво ответил я. Вопрос, заданный Светиком, сподвигнул меня на то, чтобы попытаться философски осмыслить результаты разговора с Виталиком Симоновым. – С одной стороны, за сломанные жалюзи мне заплатили двести долларов, что совсем неплохо. С другой стороны, Симон затаил на меня злобу, и если через три дня у меня на руках не будет материалов, которые позволят прижать Виталика к стенке, то не исключено, что к стенке поставят
– Почему? – удивленно взглянула на меня Светик.
– По-моему, лежать, истекая кровью, под плакатом с голой девицей, – это уж слишком вульгарно. Даже для такого никчемного типа, как я.
– Вызвать мастеров, чтобы починили жалюзи?
– Завтра, – махнул я рукой. – Сегодня я несколько мнителен. Если кто-нибудь выпадет из окна, я непременно стану считать, что это случилось по моей вине.
Я наклонил голову и устало потер пальцами виски. В голове был сплошной кавардак. Нужно было начинать что-то делать, а я никак не мог решить, за что взяться в первую очередь. И это при том, что мне предстояло работать сразу на троих клиентов.
– Я могу чем-то помочь? – тихо спросила Светик.
Я посмотрел на часы. Было без десяти четыре. Начинать поиски Красного Воробья следовало с Интернет-кафе на Солянке. Но через час там начнется настоящее столпотворение чудиков, завернутых на виртуальной реальности, которые, напялив на головы гипершлемы, погрузятся в мир собственных фантазий и иллюзорных образов, созданных с помощью двоичного цифрового кода. В подобных местах мне уже приходилось бывать, поэтому я точно знал, что найти там хотя бы одного нормального человека, способного адекватно воспринимать окружающую действительность и выражать собственные мысли без посредства клавиатуры, можно разве что только до обеда.
Честно признаться, меня удивляло и даже в какой-то степени настораживало то, как много молодых людей проводили все свое свободное время в мире виртуальной реальности. Для многих из них это становилось настоящей проблемой, превращаясь в нечто похожее на наркотическую зависимость. Мне доводилось слышать о случаях, когда сознание человека настолько адаптировалось к компьютерным образам, что он полностью утрачивал связь с реальностью. Никто не знал, что творилось у него в башке, но живым он выглядел, только когда на голове у него был гипершлем. В остальное же время он напоминал зомби, жизнь в теле которого можно было поддерживать только искусственно. Власти Московии упорно закрывали глаза на эту проблему, считая, что лучше пусть молодежь сидит за компьютерами, чем без толку шатается по улицам. И это при том, что любой грамотный психиатр вам скажет: уход людей от действительности, каким бы образом он ни осуществлялся, с помощью наркотиков или через созданные компьютером гиперобразы, свидетельствует в первую очередь о нездоровье самого общества, в котором люди не хотят жить.
Впрочем, это находилось уже вне пределов моей компетенции.
Поскольку идти сейчас в Интернет-кафе было совершенно бессмысленно, а никаких других зацепок ни по одному из дел у меня не было…
– Кстати, пришел факс из Рая, – неожиданно сообщила Светик.
Она передала мне три листа бумаги, два из которых занимал длинный список химических реактивов, названия которых мало о чем мне говорили, кроме того, что во многие из них входила радиоактивная метка. На третьем листе был напечатан список лабораторного оборудования и приборов. Для того, чтобы по одним только названиям догадаться, что именно они собой представляли, нужно было обладать незаурядным воображением.
Сложив бумаги вчетверо, я сунул их в карман.
– У нас в холодильнике имеется бутылка водки? – спросил я у Светика.
– Настоящая или с минералкой? – уточнила она.
– Настоящая.
Светик посмотрела на меня странным взглядом, но, ничего не сказав, скрылась за ширмой, где у нас стоял холодильник.
Я наклонился к зеркальцу, висевшему на стене возле Светикова стола, и внимательно осмотрел повреждения на своем лице. Нос был малиново-алым, а над правой бровью начинал вздуваться кровоподтек. Скорее всего завтра под глазами появятся синяки. Впрочем, не такие большие, чтобы не скрыть их с помощью косметики.
Вернувшись, Светик поставила передо мной на стол запотевшую бутылку Смирновской.
– Что, совсем плохи дела? – спросила она.
– Не настолько, чтобы я решил напиться в одиночку, – усмехнулся я, пряча бутылку в непрозрачный пластиковый пакет с рекламой «Адского» пива.
Заглянув в кабинет, я снял с вешалки широкополую шляпу, щелкнул ногтем по вмятине на тулье, чтобы придать ей законченную форму, и надел шляпу на голову.
– Можешь закрывать офис и отправляться домой, – сказал я Светику. – Сегодня мы свой хлеб отработали сполна.
– А ты? – пристально посмотрела на меня девушка.
Если бы я не знал ее слишком хорошо, то мог бы даже подумать, что она за меня беспокоится.
– Поднимусь наверх, – я пальцем указал на потолок. – Хочу поговорить с кем-нибудь из специалистов в области биохимии, если таковые еще остались в этом институте.
Отсалютовав Светику рукой, я надвинул шляпу на глаза и, прихватив пакет с бутылкой водки, вышел в коридор.
Когда мы со Стасом только еще обосновывались в этом институте, здесь, можно сказать, кипела жизнь. Хотя интенсивность кипения уже в то время определялась главным образом только количеством пены. Но в коридорах института еще можно было встретить ученых в белых халатах, покрытых бурыми пятнами от пролитых на них реактивов и дырами от кислотных брызг. В лабораториях появлялись молодые ребята и девушки, только что закончившие институт и мечтавшие сделать карьеру, в глазах которых горел огонь подлинной научной страсти. Уже тогда отечественная наука переживала далеко не лучшие дни, но всем еще казалось, что стоит лишь проявить немного упорства и терпения и все еще наладится.
Теперь же по коридорам института бегали не гении отечественной науки, а клерки и менеджеры в пиджаках и при галстуках. В их глазах порою также можно было заметить огонь, да только причины его возгорания были совершенно иными. В отличие от прежних обитателей институтских этажей, нынешние думали не про то, как осчастливить все человечество, а о том, как облапошить хотя бы незначительную его часть.
Ученые, те, что еще оставались в институте, ютились теперь только на самом верхнем, шестом этаже здания. Когда я порою встречал их на лестнице или в холле на первом этаже, они казались мне похожими на мумии: осунувшиеся лица, потухшие взоры, халаты, похожие на полуистлевшие саваны, – казалось, жизни в них оставалось не более, чем требуется для того, чтобы только не спеша переставлять ноги. Молодых лиц среди научного состава института уже не было видно. По сути, в лабораториях работали только пенсионеры, досиживающие свой срок на привычном месте, да те, кто не смог или по каким-то причинам не захотел уехать работать за рубеж.
Поднявшись на шестой этаж, я оказался в полутемном коридоре – большая часть люминесцентных ламп под потолком давно уже перегорела, а заменить их было некому. Пол был покрыт грязным линолеумом. У входа на этаж в полуразвалившейся кадке торчала покосившаяся пальма. На пыльном подоконнике стояла консервная банка, которую использовали в качестве пепельницы.
Я подошел к ближайшей двери и постучал. Никто не ответил. Я дернул дверную ручку – дверь была заперта. Так же запертыми оказались и две последующие двери. Четвертая дверь была чуть приоткрыта. Из-за двери тянуло табачным дымом и каким-то довольно-таки резким запахом, характерным для химических лабораторий. Заглянув в щель, я увидел огромный деревянный вытяжной шкаф, в котором стояло несколько конических колб и два штатива с пробирками. Еще я увидел чью-то ногу – серая помятая брючина, коричневый носок и домашний шлепанец малинового цвета.