Не только о театре
Шрифт:
По их мнению, раньше я был ироничен, поверхностен и зол, теперь я стал добр и более глубок.
Поскольку эта концепция меня приятно характеризует, я не протестую в печати, но втайне я уверен, что развивался нормально, без резких переломов.
Если бы для солидного по возрасту театрального деятеля, которым я постепенно стал, было бы прилично издавать книжку объемом всего в две-три страницы, я бы непременно так поступил.
И вот что бы я написал.
1. Искусство - это средство общения между людьми. Это - второй особый язык, на
Вместе с тем ряд понятий и мыслей - научных, технических, деловых - на обыкновенном языке излагается проще и точнее.
Путаница в этом вопросе всегда приводит к затрате ненужных усилий.
Научное изложение вопросов любви и юмора так же бесцельно, как и изложение математических формул или технических усовершенствований в стихотворной форме.
2. Качество каждого языка определяется его выразительными возможностями, точностью и понятностью.
Если аудитория поняла все то, что хотел сказать художник, значит, форма его произведения достаточно совершенна для передачи его мыслей и чувств.
Слишком сложная форма - это нечленораздельность языка.
3. Однако всякий язык, в том числе язык искусства, есть только средство сообщать людям свои мысли и чувства.
Глупые или общеизвестные мысли неинтересно узнавать, даже если они изложены на безукоризненном языке.
4. Ценность произведения искусства, ценность того, что художник им говорит, определяется тем, что нового добавил он к уже сказанному ранее.
Это обстоятельство очень усложняет роль великих традиций прошлого в применении к современному искусству.
При всем авторитете, который завоевала себе таблица умножения, вторичное ее изобретение уже не нужно.
Живое искусство, подобно велосипеду, может или двигаться вперед, или лежать на боку. Попытки академизма консервировать достигнутый уровень искусства - без движения вперед - всегда приводят к падению.
5. Всякое новое слово, как в науке, так и в искусстве, вначале понимается только квалифицированной аудиторией, а уже потом, при ее помощи, находит себе широкое распространение.
Поэтому как в той, так и в другой области чье-либо искреннее заявление: «А я этого не понимаю!» - не всегда еще может служить критерием для оценки произведения, а иногда просто определяет уровень подготовки аудитории.
Вот почему окончательный суд над произведением искусства не должен быть поспешным.
6. Ценность того или другого творческого метода определяется только тем, сколько и каких произведений создано на его основе.
Анализируя созданные художником шедевры, мы непременно заинтересуемся его методом и сделаем это по своей инициативе.
Декларации о методе, не подкрепленные шедеврами, оставляют нас равнодушными.
Пропагандировать творческий метод следует крайне осторожно. Интересно, что обычно назойливой пропагандой в искусстве занимаются не создатели методов, а их последователи.
Когда у нас одно время последователи Станиславского пытались насаждать его систему как обязательную для всех деятелей театра, они нанесли большой ущерб этой системе.
Они пытались представить эту систему как свод непреложных и неподвижных законов, требующих изучения и подчинения, в то время как основой всей деятельности живого Станиславского была борьба со штампом, поиски новых путей и движение вперед.
7. Для меня лично изучение опыта наших великих режиссеров: Вахтангова, Мейерхольда, Таирова - кажется столь же обязательным, как и изучение наследия Станиславского.
Кроме того, каждый художник дополнительно изучает многое, что именно ему полезно, что именно ему открывает глаза на тайны искусства, что помогает ему в работе.
Моей школой режиссуры и драматургии (в той мере, в какой она неотъемлема от режиссуры) явились следующие разнообразные вещи: русская икона XIII - XVI веков, Гоголь, Достоевский, крепостные художники России XVIII - XIX веков, Корнель, Вольтер, водевиль Лабиша, Анатоль Франс, Боттичелли, Пинтуриккио, Домье, Ван Гог, многие карикатуристы Франции и Англии, кинофильмы, начиная с картин, в которых участвовал Макс Линдер, и кончая последними достижениями итальянского кино.
Все перечисленное успешнее, чем любые театральные теории, учило меня построению, композиции, режиссуре.
К этому надо прибавить еще одну, самую главную дисциплину - привычку с удовольствием наблюдать и запоминать жизнь вокруг себя во всем ее разнообразии и во всех ее жанрах.
Вероятно, другому режиссеру нужны другие книги, другие картины, и в жизни он заметит не то, что замечу я.
А ко скольким великим шедеврам я совершенно равнодушен, испытывая к ним чисто формальное уважение!
Один только Рафаэль, например… впрочем, не буду перечислять эти великие имена и сохраню тайну своей ограниченности в восприятии искусства!
8. Театр состоит из двух половин. Обычно изучается первая - актеры, драматургия, режиссура, художник, композитор и т. д. Второй половине - зрителю - теоретики уделяют неизмеримо меньше внимания.
Но самым интересным и важным моментом в искусстве режиссуры мне кажется внимательное изучение поведения зрительного зала после того, как спектакль уже поставлен и идет на сцене.
И самой увлекательной работой над спектаклем являются те поправки и доделки, которые производятся на основании этой проверки.
И самая большая радость для режиссера - видеть, как его мысли воспринимаются и разделяются зрителем.
Вот тут-то и находится постепенно тот метод работы, которому очень трудно научить другого, не прошедшего своего самостоятельного пути.
Многие наивные люди до сих пор надеются на то, что в области искусства могут существовать готовые рецепты.
И хотя существовать они действительно могут, но никогда они никому не принесли никакой пользы…