Не твоя семья
Шрифт:
— Я же сказал, что у нас все хорошо, — скрежетал зубами. Терпеть не могу, когда мне пытались навязывать мнение или манипулировать.
— Тебе нужна крепкая образцовая семья. Полная. Подумай об этом, сын. Еще есть время…
На развод намекал, что ли? Я за Ангелину рвать буду, против всех пойду, даже карьеру похерить готов, но и она должна выбрать меня. Только меня.
Вечером измотанный приехал на квартиру. Аппетита не было. Настроение где-то в районе плинтуса. Схватил из старого мини-бара початую дорогущую бутылку виски: зубами сорвал пробку и сделал большой глоток. Горло обожгло терпкой горечью: я закашлялся
Рука непроизвольно зависла над телефоном. Так и тянет позвонить жене. Геля писала. Я молчал. Пусть думает. Ей плохо. Мне тоже. Но я терплю, и она должна смириться.
Неожиданно телефон ожил. Марьяна звонила. Одноклассница. Дочь Альберта Ромовича, нашего врача. Мы сто лет знакомы, даже дружим семьями. Я был крестным ее дочери. Думал Марьяну сделать крестной сына. Не выйдет. Нет никакого сына и не будет. Пока. А может, вообще. Черт его знает.
— Слушаю, — бросил лениво. Алкоголь послабил.
— Тим, ты как? Все хорошо? — голос обеспокоенный. Интересно, Ангелине звонила? Она с Марьяной через меня познакомилась. Подружились они.
— Геле звонила?
— Нет, — ответила, замешкавшись, — отец рассказал. — Не думай, ничего такого. Только сказал, что тебе с женой нужна поддержка. Вот звоню.
— А я на квартире бухаю.
— Можно приехать? — попросила Марьяна. — Напьемся вместе.
— А муж не заругает?
Мы с Олегом друзьями не были, но общались неплохо. Я бы точно Гельку к чужому мужику, пусть он хоть трижды друг и одноклассник, в ночь не отпустил.
— Он Ярославу в лагерь повез. Можно гульнуть, — тихо рассмеялась.
Марьяна приехала быстро. Я отдал ей свой бокал, а сам начал глушить из бутылки: особо не брало, но напряжение ослабло. Мутью голову заволокло.
— Как у тебя с мужем? — решил сменить тему.
— Плохо, — коротко и с горчинкой. Она сидела на белой шкуре возле декоративного камина прямо у моих ног. Светлые волосы убрала на одно плечо, бретелька свободного платья съехала, обнажая грудь чуть больше положенного, туфли сбросила, а ноги оголились до самых бедер. Мы знакомы давно и никогда между нами не было близости. Поэтому Марьяна так свободна сейчас.
— Что будешь делать, если… — не закончила, поставила на пол бокал и положила голову на мои колени: смотрела внимательно и проникновенно.
— Не знаю, — сделал еще один глоток. — Посмотрим, — я и так ей слишком много сказал. Нажаловался.
— Помиритесь, — улыбнулась, а в глазах грусть. — Тим… — рука неожиданно очень медленно и томно поползла по моему колену вверх. — Ты знаешь, я не претендую… — шептала смущенно. — Утешить хочу тебя и себя… — пальцы добрались до паха, массировать и мять принялись. Искры возбуждения взбаламутили кровь. В последнее время берег Гельку, не трахал, как нравилось, опасался навредить ребенку. А вот вчера… Черт!
Я обхватил тонкое запястье. Алкогольная взвесь рассеялась. Я жене не изменял. Когда замуж за меня выходила, клялся в этом. Геля в ответ пообещала, что навсегда останусь для нее первым и единственным.
— Ты пьяна, Марьяна. Иди домой, — поднялся рывком и вызвал такси. — Мы просто забудем об этом, — подхватил ее
— Прости, — обняла и поцеловала в щеку. — Это все виски. Вы с Гелей обязательно помиритесь. Я бы этого очень хотела, — и снова поцеловала меня, только теперь в губы. Я тоже пьян и не успел среагировать. — Я позвоню. Пока… — села в такси.
Марьяна уехала, а я завалился спать. Буквально упал в сон, а утром встал до будильника. Умылся и, не тратя время на завтрак, поехал домой. Суббота. Ангелина моя, наверное, спит еще. Я давал ей два дня, но, думаю, полтора будет достаточно. Я соскучился и хочу услышать, как она меня любит.
Припарковался на улице, заезжать в гараж не стал. Себе объяснил, что не хотел будить жену. Вошел в дом и сразу поднялся наверх: спальня была пустой, только одеяло скомкано. Без меня моя девочка даже спит беспокойно.
Я вышел из комнаты и спустился вниз. Если Геля не спит, значит, может быть только в одном месте. В месте силы. Для ее творческой натуры это очень важно: возможность уединиться и отстраниться от всего.
Дверь в мастерскую была приоткрыта: погожее утро заливало нежным светом большую рабочую зону. Окна в пол открыты, впуская весеннюю прохладу вместе с запахами свежей травы и майских цветов. Ангелина стояла спиной, кутаясь в облаке темных волос. Длинноногая, стройная, тонкая. Жемчужный шелк сорочки плавно обтекал изящные изгибы. Со спины и не скажешь, что беременна, и живот уже заметен. У меня защемило в груди от жесткости к своей девочке, но я не мог иначе. Она максималистка, а в жизни все намного сложнее. Я уберегу ее от нее самой. Лучше отстрадать сейчас, чем мучиться всю жизнь.
— Замерзнешь, — шепнул, подходя ближе, обнимая ее за плечи. Не могу видеть босые ступни на холодном мраморном полу. Дерево смотрелось бы уютней, но камень практичней. Так Геля говорила.
— Приехал… — увидел, как задрожали ресницы, а прохладные пальцы впились в мою руку. Я перевел взгляд на полотно, и внутри взъярился гнев. Ангелина рисовала младенца в утробе. Пока это только набросок, но чувствовалась рука мастера и нежность материнского сердца. Что же она так цеплялась за этот плод? Да, именно плод! Эмбрион! Это не человек. Людей убивать нельзя, даже самых конченных ублюдков. А этого можно и нужно! Это нечто нездоровое в ее теле. Это нужно вытащить и отпустить. Да, это больно. Но горевать долго не стоит. Мы же не плачем над каждым засохшим на трусах сперматозоидом. Пример грубый, но ребенок для меня — это живое, полноценное, говорящее создание. Рожать нужно обдуманно и осознанно, а не на эмоциях физических и умственных инвалидов.
— Что это? — кивнул на холст.
— Кто… — тихо поправила жена. Подняла на меня большие карие глаза с зелеными крапинками — в них стояли слезы. Я читал ее как открытую книгу.
Чертыхнулся, отошел, волосы взлохматил. Нет, она не может этого сделать! Не должна! Если хочет меня на эмоции взять, не выйдет! Если не прислушается к голосу разума, я пойду до конца!
— Чего ты хочешь, Геля? — холодно поинтересовался, сложив руки на груди. Наглухо закрылся. Меня не разжалобить стенаниями и истериками. — Хочешь, чтобы силой тебя на аборт потащил? За тебя решить? Не мучить тебя проблемой выбора, м?