Не убоюсь я зла
Шрифт:
– Я отдохнула и чувствую себя великолепно. Давайте вставать.
– Хорошо. Но с вас причитается один поцелуй.
– Это грабеж! – Джоанна счастливо улыбнулась и уплатила пошлину.
Но Джо на кухне не было; он проецировал фотографии, которые сделал прошлым вечером.
– Вы только посмотрите, Джоанна, – сказала Гиги, – сам же вызвался приготовить завтрак и напрочь забыл об этом.
– Ничего страшного. – Джоанна улыбнулась.
– Вы можете говорить в полный голос. Джо ничего не слышит, когда работает. Чтобы он услышал, надо кричать. Что ж, посмотрим, что
– Я не ем много на завтрак. Сок, тост, кофе.
– Сока нет. – Гиги тщетно рылась в шкафчике. – Могу предложить «Реддипак», спагетти или что-нибудь в этом роде. Мне надо сходить в продовольственный. Если послать Джо, то он вернется с новой иллюстрированной книгой и тюбиками краски, счастливый как ребенок. Бранить его бесполезно.
Джоанна Юнис уловила досаду в ее голосе.
– Гиги, у вас нет денег? – осторожно спросила она.
Гиги не ответила. Не поворачиваясь к Джоанне, она достала полбуханки хлеба и начала нарезать тосты. Джоанна не отступилась.
– Гиги, я богата, – сказала она очень тихо, – думаю, что вы знаете об этом. Но Джо не возьмет у меня ни цента. Вам же незачем так упрямиться.
Гиги отмерила кофейных порошок на шесть чашек. Затем так же тихо ответила:
– Джоанна, я была проституткой, когда жила с большим Сэмом. Кто-то должен был платить за квартиру, а половина его учеников никогда не платили обещанное, а остальные платили так мало, что едва окупали кофе и пончики, которые они же у нас и съедали. Черт возьми, некоторые и приходили только затем, чтобы поесть. Кто-то должен был зарабатывать. Я не часто бывала с другими мужчинами – Сэм этого не любил, – если только это не была «ромашка», которую он сам устраивал. Но старые лесбиянки бывают весьма щедрыми. И когда нам нужны были деньги, я шла в то кафе, где они собираются, и зарабатывала нам на жизнь. Сэм не возражал против этого.
Наконец я поняла, что меня используют, но не только для того, чтобы жить за мой счет. Когда он устраивал эти «ромашки», ему нужна была молодая женская особь, чтобы все это мероприятие сдвинулось с места. Джоанна, женщина готова сделать для мужчины что угодно… но ей противно осознавать, что это улица с односторонним движением. Джо – другое дело. Он продает немного картин, но никогда не использует женщину, какое бы тяжелое ни было положение. – Она посмотрела на Джоанну. – Когда я впервые позировала для Джо, он платил полностью, никогда не было этих разглагольствований о том, что часть он заплатит сейчас, часть попозже, а все остальное – когда продаст картину. У него, видимо, осталась часть денег от Юнис. Может быть, страховка. Но Джо очень мягкий. У него все занимали и никогда не возвращали, и у него те деньги кончились еще до того, как я стала жить с ним и следить за его деньгами. Кто-то заплатил за студию и за коммунальные услуги. Может быть, вы?
– Нет.
– Вы знаете об этом?
– Да. Один человек, который очень любил Юнис, позаботился об этом. Джо может жить здесь до конца жизни, если ему здесь нравится. А я могу замолвить словечко, и телефон будет снова подключен. Когда улаживали вопрос со студией, электроэнергией, водой и тому подобным, про телефон просто забыли.
– Нам не нужен телефон. Наверное, половина из тех, кто живет на этом этаже, пользовались им как бесплатным общественным телефоном… некоторые и сейчас пытаются и злятся, когда я говорю им, что телефон отключен, и вежливо их выпроваживаю. Потому что Джо работает. А того мужчину, который очень любил Юнис, случайно не Иоганном звали?
– Нет, не Иоганном. И теперь его не зовут Джоанной. Гиги, я не могу назвать вам его имени без его разрешения, а его у меня нет. Джо не задавал вопросов о студии?
– По правде говоря, он, наверное, об этом даже не задумывался. Он сущий ребенок в некоторых вопросах, Джоанна. Искусство и секс – больше он ничего не замечает, пока не разобьет себе об это лоб.
– Тогда, может быть, он не заметит и этого. У меня в сумочке рация, я могу вызвать машину. Если вы скажете Джо, что пошли в магазин, он же вас отпустит?
– Конечно. Без проблем… хотя он и горит желанием рисовать нас целый день.
– Вы скажете ему, что должны пойти, а я предложу вам свою машину. Мы можем ее неплохо загрузить, мои охранники нам помогут. Может быть, Джо не заподозрит, что я за все заплатила? Или вы можете сказать, что у него купили картину.
Гиги задумалась, затем вздохнула.
– Вы искушаете меня, ласковая девчонка. Но, пожалуй, нам лучше есть вчерашнюю пиццу, пока не продадим еще одну картину. А мы ее продадим. Я думаю, лучше не вмешиваться в то, что пока срабатывает.
(– Она права, босс. Оставьте это.
– Но, Юнис, у них ничего нет на завтрак, кроме кофе и черствых тостов. И у них всего четыре «Реддипака» и три пиццы… а три мы съели вчера. Еще кое-что, но совсем мало. Я не могу это так оставить.
– Вы не должны вмешиваться. Или вы хотите поссорить его с Гиги? Гиги очень ему подходит, она что-нибудь придумает. Ведь я знаю Джо лучше, чем вы, не так ли?
– Да, Юнис, но людям надо есть.
– Да, босс, но если они пару раз не пообедают, вреда от этого не будет.
– Черт возьми, девчонка, вы когда-нибудь голодали? А я жил в тридцатые годы.
– Хорошо, босс, но вы все только испортите. Я помолчу.
– Юнис, ради Бога, вы же сказали, что вчера я все сделал отлично.
– Да, сказала, и это действительно так. А теперь не надо портить все это. Оставьте их в покое или придумайте, как Гиги может честно сходить за продуктами… но не давайте им ничего.
– Хорошо, дорогая. Я постараюсь.)
– Гиги, здесь, в банке, говяжий жир?
– Да, я его оставляю. Может пригодиться.
– Конечно, может! И я вижу два яйца.
– Да, но двух яиц на троих недостаточно. Но я зажарю одно для вас и одно для Джо.
– Можете пойти помыть голову, ласковое дитя. Я научу вас кухне Великой депрессии, которую освоила в тридцатые годы.
Гиги Бранка испуганно посмотрела на Джоанну.
– Джоанна, от того, что вы говорите, у меня мурашки по коже. Я не смогу представить, сколько вам лет… но вы ведь не очень стары, правда?