(Не)учебный роман
Шрифт:
— Инструктор твой! — наконец-то ответил, а затем взгляд на моё лицо устремил. Обиделся, что я слёзы от смеха глотаю.
— В автошколе, наверное. Мне откуда знать? — решила успокоиться. С дивана встала, аккуратно обходя Вольского.
В зале Ваньку с Кононовой застала. Целовались на моём диване. Ухмыльнулась. Значит, сваха с меня куда лучше, чем с братца. Янка теперь в него клещами вцепится и всё. Пиши, пропало. А точнее, Ванька пропал, только ему об этом никто не сказал. Да и не скажет, пока штамп на странице с семейным положением не добавится. Вот тут-то я повеселюсь. Братец меня замуж хотел выдать, а получится, что я его раньше в семейно-строительный отправлю.
В
— Кофе будешь? — поинтересовалась чисто из вежливости, но он согласился.
Пришлось готовить. В турке по-восточному, как он любит. В голове диалог с внутренним голосом начался. Голос требовал Вольского вместе с новоиспеченной парочкой к прадедушкам лесным отправить. Сопротивлялась. И так много экшена было на этой неделе. Не перенесу очередной разбор полетов. Пусть уж сидят, раз пришли. А я, сославшись на плохое самочувствие, по-тихому сбегу в спальню да изнутри закроюсь для надёжности.
— Как ты себя чувствуешь? Почему мне не позвонила, сказать, когда тебя выпишут? — отчитывать принялся, будто имеет право на это.
Хмуро брови свела на переносице, пытаясь в руках себя сдержать. Ни к чему эта забота. Тошнит просто от Вольского. За километр воротит даже. Скоро ненавистным станет из-за своей гиперопеки. И чего он мог во мне найти? Я же колючая, как та роза чайная. Руки все расцарапаешь, пока цветок надумаешь сорвать.
— Давай лучше о тебе поговорим, Тим. Как рёбра? Заживают? Как машина? Починил? Как работа? Больничный взял или у руководителей не полагается болеть? — ерничать решила, это он сразу понял. От того и мышца на скуле напряглась. От того и ухмыльнулся криво на одну сторону.
— Всё нормально, не переживай. У меня день рождения скоро, — будто невзначай заявил.
— А ещё скоро Новый год, — добавила я.
— Придёшь? — улыбнулся с надеждой какой-то.
— А если скажу "нет", ты сам придешь, верно? — в край обнаглела. Издевалась над ним просто. Да всё равно уже было. Не даст же по шее за словесный батл?
— Возможно. Лесь, я всё ещё не теряю надежду, — деловито заявил, будто на переговорах с контрагентом. Только я не фирма. Со мной бесполезно переговоры вести. Проще попугая убедить в том, что он кошка.
— Тебе никто не запрещает её терять. Она же последней умирает, Тимур, правда?
— Лесь, а если я перестану быть хорошим парнем и тогда, — замялся на полуслове, а я продолжила за него.
— Станешь плохим королем. Методы свои используешь. Возможно, добьешься желаемого, но насильно мил не будешь, верно? — глаза его ответили. Согласен был. Да только не хотел этого признавать.
Думал сначала ухаживать за мной. С перепугу в любви признался и замуж позвал. Потом просил быть его. А теперь угрожать надумал. Да только в шахматы, видимо, в детстве совсем не играл. Просчитался Вольский. Давно уже шах и мат его чёрному королю выпал. Игра закончена. Фиаско.
— Алеся, тебя же никто никогда не любил так, как я. Почему ты такая упрямая? Зачем оборону держишь? Я, в отличие от твоих других, будущее тебе предложил. Законной супругой хотел назвать и фамилию свою дать. Но тебе, видимо, больше в любовницах нравится быть. Ты в детский сад свой не наигралась. К любви запретной тянет. А чего там хорошего, а, Лесь? На втором плане всегда быть и ждать, когда ты понадобишься, чтобы нужду справить, так, что ли?
Внутри всё в тугой узел затянулось. Ладони зачесались. Хотелось смачную пощечину влепить. Сдержалась. Видимо, лекарства действуют, что в больнице прописали, иначе бы давно прогнала
— Тимур, ты так ничего и не понял. Я устала тебе повторять. И если ты действительно меня считаешь такой, как назвал, почему ты всё ещё здесь?
— Да потому, что забыть тебя никак не могу. На коленях перед тобой ползал, а ты холодная королева, что в сердце, что в постели, — с дивана вскочил и из квартиры вышел, громко хлопая дверью.
17
На тридцатилетие к Вольскому я всё же не пошла. Обида съедала изнутри. Слова его разум не покидали. Так и прокручивались в голове по неизвестно какому кругу. "Ты в детский сад свой не наигралась. К любви запретной тянет. На коленях перед тобой ползал, а ты холодная королева, что в сердце, что в постели", — каждое слово в память врезалось, оставляя за собой мелкие трещины. Доверие потеряно. Никогда больше Вольскому не подойти ко мне. Никогда не обнять. Гордость девичью задел, словами громкими бросаясь. Подобного я ни от одного мужчины не слышала. Как бы не расходились любовные корабли на исходе романа, никто не позволял и взглядом осудить, а тут — Остапа понесло, точнее, Тима понесло, да совсем не в ту степь. Акт бессилия высказал, как мальчишка униженный просто.
Тридцатое декабря на понедельник пришелся. Я уже и думать забыла о новогоднем корпоративе, который устроила автошкола. Деньги на банкет сдала больше месяца назад, кажется, это даже было до знакомства с Ариевским. Староста группы в покое не оставила, пока я не пообещала прийти в ресторан, где намечалось застолье.
Идти на празднование совсем не хотелось. Точнее, не хотелось видеть его, моего личного кошмара. Не хотелось даже вспоминать о его существовании, да только сердце с разумом не считалось. Ариевский в душу пробрался и никак уходить не хотел. Снился. Улыбался, как умел только он. Взглядом раздевал, заставляя кожу мурашками покрываться. В холодном поту каждую ночь просыпалась. С кровати вскакивала и топала в ванную комнату, чтобы умыть лицо холодной водой и в чувства прийти. Совсем обнаглел инструктор, терзая меня во снах. С ума сойти можно было. Но я держалась. Вспоминала последнюю встречу с ним, его гневный взгляд, громкую фразу "Да пошли вы все" и тогда немного отпускало.
Стрелка на часах подобралась к семи вечера. Такси подъехало к назначенному месту, и я, рассчитавшись с водителем, вышла из автомобиля. Холодный морозный воздух опалил лицо. Кожу защипало, будто на терапии иглоукалывания. Поежилась, плотнее кутаясь в полушубок. Поток порывистого ветра под одежду забрался. Подол платья так и стремился задраться. Удержала. Легкая струящаяся ткань вторила движениям. Шаг и небольшой шлейф скользнул по тротуарной плитке, запорошенной снегом. Еще один шаг и разрез до середины бедра открыл на обзор левую ногу.
Подошла к главному ходу. Дух перехватило от увиденного. Старинное здание конца девятнадцатого века во всей красе. Резная отделка с позолотой. Высокие белые колонны. Даже голову вверх пришлось поднять, чтобы оценить их величие. Песчинкой ощутила себя на фоне исторической архитектуры. По лестнице поднялась. После двадцатой ступеньки перестала считать.
Внутри отказалось ещё восхитительнее. Белый мрамор устилал пол. Огромные зеркала, обрамленные резным багетом в золотом цвете, удивили больше всего. Так и представила, как лет сто пятьдесят назад кружатся в вальсе молодые парни и девушки, а живой оркестр неустанно задаёт ритм.