Не уезжай ты, мой голубчик!
Шрифт:
– О’кей! – деловито сказала Барбара и принялась стягивать с себя одежду.
Алекс сидел нахохлившись.
– Ну что же ты, Алекс? У нас мало времени, – сказала она, притягивая его к себе и целуя.
Он поцеловал ее, стягивая с себя куртку. Она лихорадочно помогала ему, расстегивала пуговицы на рубашке, шепча:
– Ай лав ю… ай лав ю… Я хочу тебя, Алекс…
Он вдруг резко вскочил на ноги, начал застегивать пуговицы:
– Нет!
– Почему? –
Барбара полулежала перед ним в синем свете ночника – обнаженная до пояса, в расстегнутой юбке. Он уселся на противоположную полку. Барбара остервенело дернула молнию на юбке – ту заклинило.
– Почему? Почему ты не хочешь? Я люблю тебя, ты так хорошо пел… Мы с тобой взрослые люди, мы имеем на это право… – говорила она чуть не плача.
Алекс схватился за голову.
– Я хочу тебя. Ай лав ю!.. Но я не могу. Понимаешь? Импоссибл!
– Почему? Ты болен?.. Неужели у тебя СПИД? – испугалась она.
– У меня ничего не получится. Потому что я – несвободный человек, понимаешь?! – закричал он. – Я боюсь! Я работаю в секретной конторе, у меня первый допуск. Тебе этого не понять. Мне с иностранцами вообще видеться нельзя! А трахаться – тем более! Я подписку давал… Господи, что я говорю!..
Он уселся рядом с нею, погладил по плечу.
– Барбара, милая… Прости меня. Но здесь – не могу. Чужая постель. Эти сейчас вернутся… Просто – не получится. Понимаешь?
Она непонимающе глядела на него, потом догадка озарила ее лицо.
– Я понимаю, у тебя семья. Ты любишь жену… Ты не можешь ей изменить. Я уважаю тебя за это… Но то, что мы хотели сделать, не повредит твоей жене… Ты по-прежнему будешь любить свою жену. Но у тебя останется память обо мне…
– При чем здесь «вайф»! – вскричал он, уловив знакомое слово. – Да, у меня есть «вайф»! Или ты хочешь стать моей «вайф»? Я не понимаю.
– Ты хороший муж, Алекс. Извини меня, я могла повредить твоей репутации, – сказала она, надевая лифчик и поворачиваясь к нему спиной. – Застегни, пожалуйста.
Он понял, застегнул.
– Дикость какая-то… – пробормотал Алекс.
– Я очень тебя хотела, – вздохнула она, одеваясь.
– Я и говорю: в следующий раз, – кивнул он. – Ты где остановишься в Питере?
– Я не понимаю.
– Вот хотел ин Ленингрэд? – сказал он.
– Отель «Ленинград». Всего один один. Послезавтра у нас самолет на Нью-Йорк. Один день… Завтра, – повторила она.
– Уан дей? Туморроу? – задумался Алекс. – Трудная задача.
Она вдруг всполошилась, стала заглядывать ему в глаза.
– Алекс, но ты скажи мне правду? Может быть, у тебя все же СПИД? Ты должен предупредить меня. Я очень боюсь СПИДА.
– Что ты говоришь? – нахмурил он брови. – Рипит!
– СПИД, Алекс, СПИД!
– Эйдс? Что это такое? Ах, эйдс! Это же СПИД!.. У тебя СПИД?! – испугался он.
– Нет, у тебя, – указала она на него пальцем.
– У меня?! Ноу, Варя! У меня нет СПИДА! Упаси Господь!
– Хочешь, я пришлю приглашение тебе в Америку?
– Не понял. Рипит!
– Я… Тебя… В Америку… Приглашаю, – она подкрепляла слова энергичными жестами.
– Меня? В Америку?.. Нет, Варя, не получится.
– Почему?
– Я в секретной конторе работаю. Даже если уволюсь, десять лет – «невыездной»… Ну, как тебе объяснить? Милитари, понимаешь?
– Ты военный? – удивилась она.
– Ну, в некотором смысле. Подневольный. Не пустят меня в Америку. Ай донт кам ин Америка.
Теперь опечалилась Барбара.
– Хочешь, я пришлю тебе подарок? – она оглядела Алекса. – Что-нибудь из одежды?
– Презент? Не надо мне презентов. Как-нибудь перебьемся, – хмуро ответил он, но вдруг оживился. – А скажи, у тебя такие истории бывали? С мужиками?.. Ну, не с американцами?
– Я не понимаю.
– Ну, как бы это сказать?.. Лав… Ю лав виз форин мэн…
– Да… Однажды в Испании. Там тоже был отличный мужчина.
– Тореадор? Тореро? – с надеждой спросил Алекс.
– Нет, почему тореадор?.. Биржевой маклер.
Пока они так беседовали, гостеприимные хозяева купе, покуривая в тамбуре, предавались воспоминаниям на темы любви:
– …Я ее очень любил, – рассказывал Сергей Ильич, пуская дым. – И знаешь, что интересно – нисколько нам не мешало то, что она по-русски не говорила, а я, естественно, по-китайски тоже ни слова. Изъяснялись жестами…
– А где это было? – спросил Андрюша.
– В Порт-Артуре, после войны… Там наша база была… Нет, что ни говорил, а иностранная женщина – особая женщина. тут, кроме любви, еще и национальная гордость. Честь Отечества не уронить!..
– А у меня шведка была… – признался Андрюша.
– Но про шведку выслушать не удалось, потому что распахнулась вагонная дверь, и в тамбур ввалился угрюмый и злой Николай. Он взглянул на курящих с некоторым подозрением: уж слишком поздний был час.
– Сигаретой не угостите? – спросил он.
– С удовольствием, – Сергей Ильич протянул ему пачку.