Не унесу я радости земной...
Шрифт:
«В скверике я жду Васю Наседкина, чтобы пойти в большую аудиторию на лекцию профессора Айхенвальда. С Васей мы живем в комнатушке неказистого домишки в одном из переулков около Миусской площади. Он приехал из Башкирии. Пишет стихи. В них много солнца, ветра, тихой грусти к людям бедных деревень, разбросанных в неоглядных просторах пахучих степей. Спим мы на одной кровати, и иногда по ночам он будит меня и читает свои стихи.
— А, вот ты где? — подходя, еще издали громко говорит Наседкин. С ним стройный, в сером пиджаке паренек. — Познакомься, это Сергей Есенин, наш шаняевец, первокурсник. Пишет стихи.
Ровесники, выходцы из патриархальных крестьянских семей, — один из Рязани, другой из Башкирии, — без средств на существование отправившиеся в столицу ловить поэтическую «жар-птицу», Есенин и Наседкин крепко подружились. В свободное время они вместе бродят по старинным улицам Москвы, смотрят с галерки «Вишневый сад» Чехова, читают друг другу свои стихи. Жил в то время Есенин далеко от университета, в Замоскворечье, и поэтому после занятий, особенно в ненастную погоду, часто заходил к жившим недалеко от университета Наседкину и Сорокину. Вот еще несколько строк из воспоминаний Сорокина:
«За окном сыро, а у нас на столе кипит самовар, и мы втроем — Наседкин, я и Есенин — пьем чай… Отхлебывая маленькими глотками чай, Сергей, повернув голову к окну, настороженно слушает стихи Наседкина. Они певучи и солнечны, и кажется, что в комнату входит веселый летний день.
— Хорошо, Василий, — говорит он. Твои стихи близки мне, но у тебя степи, а у меня приокский край, мещерская глухомань, березы и рябины. У вас в Башкирии и ветел-то, должно, нет? А у нас без ветел не обходится ни одно село…»
В 1915 году по совету большевиков Наседкин оставляет университет Шанявского и уходит добровольцем в армию. Примерно в это же время уходит из университета и Есенин, как позже сам он писал — «по материальным обстоятельствам».
Но в армци Наседкин прослужил недолго. Его направляют учиться в юнкерское училище. И здесь по заданию большевиков он продолжает пропагандистскую работу. В 1936 году под впечатлением встречи со старым боевым другом М. А. Розенштейном, который в последний год перед революцией был партийным организатором в Благуше-Лефортовском районе Москвы, Наседкин написал стихотворение «Встреча» с посвящением: «Красногвардейцу М. А. Розенштейну». М. А. Розенштейну принадлежат вот эти строки:
«В нашем районе находились части телеграфно-прожекторного полка, три роты и учебная команда, имевшие довольно хорошую парторганизацию, руководимую солдатами, окончившими полковую учебную команду, во время прохождения которой среди них велась усиленная партийная работа тов. Наседкиным. Идеи нашей партии были разнесены ими по всем ротам полка… Партийная работа в воинских частях оправдала себя в октябрьско-ноябрьские дни, — и эти воинские части сыграли значительную роль в решительный момент».
В дни революции Наседкин руководит юнкерами, перешедшими на сторону Советов, и совместно с солдатами телеграфно-прожекторного полка участвует в захвате телеграфа, почты, телефонной станции и Кремля. Он — член полкового комитета, потом его назначают комиссаром полка. С 1918 по 1920 год Наседкин — в действующей армии. В 1920 году послан в Туркестан на борьбу с басмачами. Так, в отличие от Есенина, у него началось знакомство с Востоком:
Травы реже. Дымились барханы кой-где. Поезд громко кому-то кричал о свиданье, И шипели пески, будто в черной беде, Уползая с крыльца станционного зданья.Читая стихи Наседкина этого времени, нельзя не заметить и другие удивительные строки:
Бредет устало караван мой. Спокойны думы о костях… Блажен, кто был в краю коранном На вековых его путях.Во время тяжелых пустынных переходов, на коротких стоянках между боями родился цикл стихов «Согдиана. Стихи о Туркестане». В стихах была уверенность, что и в этот древний край придет новая жизнь.
Возвращается Наседкин из Туркестана только в 1923 году. Демобилизовавшись из армии, поступает в Литературный институт, одновременно работает редактором в журнале «Город и деревня». В 1924 году вновь встречается с Есениным. Вот как описывает он сам эту встречу:
«Как-то в конце лета я встретился в «Красной нови» с одним из своих знакомых, и по давней привычке запели народные пески. Во время пения в редакцию вошел Есенин. Пели с полчаса, выбирая наиболее интересные и многим совсем неизвестные старинные песни. Имея слушателем такого любителя песен, как Есенин, мы старались вовсю.
Есенин слушал с большим вниманием. Последняя песня «День тоскую, ночь горюю» ему понравилась больше первых, а слова
В небе чисто, в небе ясно, В небе звездочки горят. Ты гори, мое колечко, Мое золотое…вызвали улыбку восхищения.
Позже Есенин читал:
Гори, звезда моя, не падай, Роняй холодные лучи».В этот вечер Наседкин был приглашен к Есенину домой, где он и прочел ему свои «Гнедые стихи». Старый университетский товарищ, Наседкин скоро становится своим человеком в семье Есениных. И теперь вечерами Есенин и Наседкин пели вместе, и время от времени Сергей просил друга исполнить полюбившуюся ему песню оренбургских казаков «День тоскую, ночь горюю».
Я снова обращаюсь к воспоминаниям. На этот раз слово младшей сестре Есенина, Александре Александровне:
«Знатоки и любители народной песни находились и среди наших гостей. Среди них выделялся своим глуховатым тенором Василий Наседкин. Как сейчас вижу его, подперевшего щеку рукой, полузакрывшего глаза. И как сейчас слышу негромкую, полную тревожной печали, протяжную песню оренбургских казаков «День тоскую, ночь горюю».
Есенина и Наседкина сближали и возраст, и некоторая общность поэтических судеб, а главное — думы о будущем родной деревни. Мучимого душевными разногласиями Есенина тянуло к Наседкину, который тоже с грустью простился с патриархальной деревней, но, в отличие от Есенина, сразу без всяких колебаний и оговорок принял новую, и не только принял, но и утверждал ее в течение семи лет с винтовкой в руках;