(Не)упокойся с миром
Шрифт:
– Сейчас мы подготовим тебя ко встрече с возлюбленной твоей, – терпеливо перебил его Мауни, – а уже потом, в полдень, ты дашь ей брачный обет, который свяжет тебя с ней в этом и том мирах.
Но Мираса это не устроило, он цеплялся за руки служителя и шептал из последних сил, что его не устроит любая девушка, что ему нужна только его суженая.
Хейко красноречиво прокашлялся. Мауни, не оглядываясь на него, бережно обнял больного парня, помогая ему подняться.
– Брат мой Хейко, не мог бы ты подготовить горячую ванну нашему сыну, праздничную одежду и легкий завтрак, – служитель похлопал по спине зашедшегося в кашле Мираса. – Через час юношу ждет судьбоносная встреча! – он только сейчас позволил себе ответить на взгляд Хейко, чуть заметно дотронувшись до звякнувшего монетами кошеля.
Когда полуденное солнце осветило внутренний двор Храма, Мауни вывел едва переставляющего ноги парня навстречу траурной процессии. За богато украшенным гробом, который несли четыре мускулистых раба, следовала скорбящая мать, под обе руки поддерживаемая двумя очаровательными заплаканными девушками, несколько разодетых дам семенили за ними, а также вышагивали мужчины с опущенными головами. Усопшую покрывал расшитый серебром и жемчугом саван.
Мауни подтолкнул вперед Мираса:
– Вот твоя возлюбленная!
Парень сделал шаг вперед, едва удержавшись от падения, приподнял саван… Лицо болезного перекосилось от ужаса, он воздел к небу руки и испустил истошный крик:
– Боже! Это не… – но тут же упал, как подкошенный.
Служитель в обрядовом облачении принялся зачитывать традиционные молитвы. Мауни поймал ободряющий взгляд Хейко, потом поднял лицо будто бы к небесам, но на самом деле к скрытому зеленью балкону, на котором с весьма довольным видом стоял настоятель, уже прикидывающий, куда направит щедрые подношения.
1
Сначала была тьма. Плотная, вязкая, беззвучная. В ней Амаль брела, надеясь найти исход. Вглядывалась широко раскрытыми глазами, но напрасно. Вытягивала вперед руку, пытаясь нащупать хоть что-нибудь – безуспешно. Поэтому девушка двигалась наугад, осторожно, надеясь, что рано или поздно придет куда-нибудь.
Амаль не удивлялась, что идет, она совсем забыла, что еще вчера видела мир, заключенный в ее спальне: квадратик неба за окном, если служанка оставляла штору не задернутой, картины на стенах, шелковый балдахин над кроватью – но была ужасно слабой, даже не способной сесть, а для телесной надобности её приходилось переносить на руках, и поддерживать, как младенца. Осознание того, что Амаль не просто стоит на своих ногах, вертикально, но и переставляет ноги – пришло позднее. Она управляла своим телом, будто долгая болезнь наконец отступила, взамен лишив девушку зрения и слуха. Равноценен ли обмен, Амаль еще не поняла.
А потом поток ослепительного белого света обрушился на ее бедную голову, заставив замереть и зажмуриться. Когда девушка наконец решилась осторожно приоткрыть глаза, то обнаружила прямо перед собой парня, стоящего напротив со стиснутыми кулаками, опущенными вниз, вытянутого в струнку, будто он приготовился взлететь, но не смог оторваться от земли. Больше вокруг ничего не было. Они: Амаль и незнакомец – стояли вдвоем в очерченном светом круге, а за пределами его простиралась тьма. Затем сквозь полное безмолвие прорезался голос, шепчущий обручальную молитву, в ней неоднократно повторилось имя девушки и еще одно – Мирас, кажется.
Когда последнее слово взлетело и погасло, будто искра, стало слышно, как где-то завывает ветер, щебечут невидимые птицы, неумелый музыкант теребит струны. Тишина растаяла.
Парень пошевелился, ошарашенно пожирая Амаль глазами. Его рот открывался и закрывался, как у рыбы, выброшенной безразличными волнами на берег. По щекам текли слезы. Девушка неверяще подхватила одну на палец, поднесла каплю к губам и слизнула. Слеза оказалась горькой на вкус.
– Кто ты такая? – прорезался голос у незнакомца.
Она попыталась ответить, но из горла не выдавилось ни звука, пришлось сначала прокашляться:
– Амаль. А ты?
– Мирас.
– Где мы, Мирас? – значит, девушке не послышалось, и в молитве упоминалось имя парня, только почему вместе с её именем, в связке? И в обручальной молитве, которую читают лишь тогда, когда одному или обоим суженым уже не суждено самим произнести друг другу обеты?
– В… Вечном Мире, – с дрожью в голосе и неверием ответил парень.
Еще несколько мгновений назад он находился во дворе Храма, полностью доверившись его служителям, ждал встречи с возлюбленной своей, а сейчас стоит рядом с той девушкой, лицо которой узрел в гробу.
Амаль ощутила злость. Та рождалась внутри, подобно смерчу: с маленькой воронки, кружащей легкие перышки, но постепенно захватывающей в свой плен все больше и больше, накапливающей силы, и обрушивающейся, в итоге, на беззащитный мир со всей беспощадностью стихии. Только девушке не на кого было направить чувство, кроме как на Мираса:
– Боже! Я умерла? Да? А ты тот, с кем меня связали брачными обетами?! Кто ты вообще такой? Полное ничтожество, не имеющее своих желаний?
Он молча переварил услышанное. Все говорило о том, что девушка права, и, значит, они супруги. Но этого просто не могло быть!
– И во сколько ты оценил свое согласие?! – продолжала кидать злые фразы Амаль.
– Что это ты имеешь в виду? – нахмурился парень.
– Да кто бы согласился по доброй воле связать свою бессмертную душу с кучей костей, обтянутой неприглядной плотью? Или и твои родные решили задобрить тебя в послесмертии? – Амаль кричала и заламывала руки.
Ей хотелось накинуться на Мираса, убить того, только вряд ли теперь это было возможно, да и дело ведь не в нем, а в Рамине – мачехе Амаль, которая, наверняка, и провернула большую часть этого дельца.
– Ты считаешь, что я купился? Что я горел желанием стать мужем незнакомой мне особы? – вскинулся в негодовании Мирас. – Или что моя мать, с младенчества сулящая мне прекрасную возлюбленную, способна продать плоть и душу сына?
– Прекрасную? Ты уверен, что не ослеп от моей красоты?! Или ты безумец? Дешевка! Тля!
– Да, если бы я знал, к кому меня ведут, сбежал бы на край вселенной! Если бы оставался хотя бы шанс отказаться, то я бы не стоял сейчас перед тобой! – парень еле сдерживал себя, чтобы также не ответить оскорблениями.