Не в счет
Шрифт:
— Что у тебя случилось? — он спросил неожиданно.
Поставил в тупик.
И с открытым ртом оставил.
— Язвить без меры ты обычно начинаешь от… расстроенных чувств, — Гарин, поражая-восхищая словарным запасом и литературной подкованностью, а заодно меткостью суждений, свой вопрос пояснил в лучших традициях позапрошлого века.
Это там додуматься до фразы про расстроенные чувства только могли.
Я уверена.
— Ничего, — на Савелия Игнатьевича, отворачиваясь от окна, я посмотрела
Графитные.
Иль антрацитные.
— Но если доставить тебя в больницу, — усмехнулся он догадливо, а потому раздражающе, — ты там всех покусаешь, так?
— Только тебя, — оскалилась я вполне так дружелюбно-кровожадно, в лучших традициях графа Дракулы и Брэма Стокера.
— Меня кусать можно, — это мне разрешили интимно.
Так, что щеки под его взглядом загорелись сами.
И… вспомнилось тоже само.
— Если не хочешь высаживать тут и облегчать себе жизнь, то отвези домой, — я, сдуваясь враз и даваясь первой, попросила тихо. — Пожалуйста.
— Хорошо, — он согласился, кажется, через силу, уступил всё же, чтобы, перестраиваясь в другой ряд, тут же уточнить. — Дом остался тот же, что и у Женьки был?
— Да… а ты…
— А я сбился со счёта, сколько раз увозил Василису Игнатьевну к Евгении Константиновне, — на мой незаконченный вопрос Гарин улыбнулся понимающе. — Или Женьку мы завозили после их походов по клубам. Как у неё дела, кстати?
— Нормально, — я, узнавая такие подробности студенческой жизни сестрицы, хмыкнула удивленно, огорошила заодно и его. — Замужем, двое детей.
— Чего?! — на светофоре в последний момент от таких новостей Гарин затормозил резко. — Она же вот…
Ну… да.
Ещё зимой, в декабре, Енька как личность свободная и независимая просто жила с Жекой. Не задумывалась про свадьбу, собиралась, споря по поводу подарков, на Новый год в Питер, ругалась привычно на пациентов.
Рассуждала ещё ехидно, что Жеку, перестав гадить, приняли даже наши кошки и в особенности Рыжий, который, оправдывая своё имя, рыжая и наглая котяра. А ежели он принял, то Аурелия Романовна тем более примет Князева.
Так всё привычно у нас и шло.
Пока в самом конце декабря не умерла Таня, свидетельство о смерти которой Енька подписала лично. Она спросила и узнала, что девочек отдадут в детдом. Рассказала это за одним из ужинов нам с Жекой.
И дальше мы, как и всегда, жили.
Только улыбалась все эти зимние длинные праздники Женька натянуто. И эту её натянутость Жека выдержал только до февраля. Он сказал в один из вечеров, не находя лучшего времени и заходя к ней в душ, что семью всегда хотел большую.
Так что пошли того, жениться.
И удочерять.
И это всё, пока мы ехали до моего-Женькиного дома, я Гарину и рассказала коротко. Или длинно, потому что про беспокойство и сомнения мамы на это их решение я тоже сказала. Про то, что Аурелия Романовна, вынося высшую оценку и неожиданно вставая на их сторону, заявила про Жеку, что этот сдюжит.
Не бросит через полгода-год с двумя детьми.
Впрочем, справляться и учиться жить с детьми приходилось обоим нашим Жень-Женям. Дети — это всё-таки сложно.
— Так… ты поднимешься? — вопрос, крутившийся в голове во время всей дороги, я всё же задала, спросила, когда у ворот дома мы остановились и ремень я уже отстегнула.
Не вышла, не зная, что более уместно сказать.
Стоит ли приглашать?
— На кофе? — Гарин уточнил насмешливо.
— Или зелёный чай, — альтернативу я предложила не менее насмешливо, пропустила мимо ушей всю двусмысленность давно заезженной фразы. — Женька тут недавно покупала и оставила. Надо же мне возместить дорогу, твои нервы и, должно быть, попорченный капот машины. Или что, пришлешь чек за ремонт?
— Ты переоцениваешь свою весовую категорию, — заверили меня иронично, развернулись ко мне и сощурились. — Машина не пострадала, но от кофе я не откажусь.
— Хорошо.
Из машины меня вынесло первой.
Но дойти до квартиры, добавляя новую сплетню соседям, мне не дали. Догнали у калитки и на руки, собирая взгляды прохожих и охранника, подняли.
— Гарин, я могу ходить.
— Сначала коленки свои покажешь, потом решим, можешь или нет.
— Может тебе ещё что-нибудь показать?
— Можно, — разрешили мне благодушно.
И… и материться, драться и впиться в его губы злым поцелуем хотелось одновременно и очень сильно.
Не думалось ни о чём другом.
Ни о ком не думалось, ведь с Измайловым мы просто общаемся. Дружеские, как он сам сказал, у нас отношения.
А раз так, то…
…кофе, пока я возилась с ссадинами, Гарин сам себе неплохо сварил. Объявил, заглядывая ко мне в ванную, страдальчески и разочарованно, что ничего съедобного и нормального в моём холодильнике не водится.
Не удивил.
— Для себя одной готовить неинтересно, — я, сидя на краю ванны, отозвалась рассеянно, дуя на коленку, что разбитой оказалась прилично. — И вообще, терпеть не могу готовку. Если хочешь, то можно что-нибудь заказать.
— Потом, — Гарин, удивляя ответом, с горизонта не исчез.
Втиснулся вместо этого окончательно ко мне, уселся рядом на бортик. И поинтересовался, получая убийственный взгляд, заботливо:
— Очень больно?
Мою ногу у меня же отобрали, пристроили, рассматривая, на своих бедрах. Провели едва ощутимо пальцами, но… искры под кожей вместе с током под двести двадцать словно пустили, они добежали до сердца.