Не ведая страха
Шрифт:
И видит позади себя свет.
Он был настолько зачарован убийцей, покалывающей, обвивающей тьмой. Что практически не заметил, как появился свет.
Теперь он видит. Это не обычный свет. Не привычный ему свет.
Свет угасает. Это было прекраснейшее сияние, однако оно тает. Идет на убыль и тускнеет. Золотое и сломанное, как ангел. И так же, как ангел, подавленное созданным из мрака убийцей.
По ту сторону сияния широкое окно.
Через него Олл видит окутанное дымкой великолепие Терры.
Родина человечества горит.
—
Это шок. Просто шок. Тебя ранили, и я много тебе показал. Много. Мне жаль, правда жаль. Этого никто не должен был видеть. Никто не должен был иметь дело всем этим за один заход. Но времени действительно слишком мало, чтобы проявлять мягкость.
Ты увидел то, что должен был увидеть. Я показал тебе, куда придется идти.
Теперь это будет причинять боль. Будет тяжело. Ты сможешь. Раньше ты справлялся и с большими трудностями. Давай, Олл. Давай же, мой старый, дорогой друг Олланий.
Пора просыпаться. Пора про…
Олл просыпается.
Никакого солнца. Никакой кровати. Никаких звуков пения с кухни.
Серый свет. Туман. Холод.
Боль.
Он упал на спину, изогнувшись. Руки изранены, как и спина, как и одно бедро. Ощущение такое, словно в голову вкрутили железные шурупы.
Он садится. Боль усиливается.
Олл осознает, что наихудшую муку причиняет не физическая боль, не растяжения с синяками.
Это отголосок. Отголосок видения. Он перекатывается на четвереньки, его непродуктивно тошнит, словно он пытается извергнуть наружу воспоминания и избавиться от них.
Велик соблазн счесть, что это был просто кошмар. Соблазнительно и легко. Просто дурной сон, который произошел вследствие удара головой.
Но Олл знает, что человеческий разум не представляет себе подобные вещи. Только не такие. Грамматикус был здесь. Ублюдок был здесь. Не во плоти, однако фактически. Он был здесь, и он показал это.
Тот факт, что Джон предпринял сверхчеловеческое усилие и появился, пойдя на столь огромный риск, говорит о многом. О многом, и это многое неуютно для Олла Перссона.
Он неуверенно поднимается на ноги. Он избит и потрепан. Одежда покрыта коркой грязи, которая только начинает подсыхать и твердеть. Он пытается сориентироваться.
Видно немногое. Весь мир затянут густой серой мглой. Раздаются грохочущие звуки, и по ту сторону облаков происходят тусклые вспышки. Где-то вдали — Оллу кажется, что это север — видно сияние, словно за туманом горит что-то большое.
Большое, как город.
Он оглядывается. Земля покрыта вонючей черной грязью и слизью, искореженной сельскохозяйственной техникой и сломанными столбами ограды. Это то, что осталось за прошедшей приливной волной. То, что осталось от его земли и полей.
Он бредет, пошатываясь и хлюпая ботинками по жиже. Плотный туман частично состоит из дыма, а частично — из пара разлива. От почвы несет глиной и донной трясиной. Все посадки исчезли.
Он видит ряд столбов ограждения, которые еще стоят. Судя по тому, насколько они торчат над жижей, волна паводка оставила за собой примерно метр ила и грязи. Все похоронено. Хуже, чем проклятый Красентинский хребет. Он видит руку — бледную и сморщенную мужскую руку, которая высовывается из черной слизи. Похоже, что человек тянулся, судорожно хватая воздух.
С этим ничего не поделать.
Олл добирается до столбов и приваливается к одному из них. Он понимает, что это ворота на краю западного полевого уровня. Он совсем не там, где думал. Он почти на полкилометра западнее. Должно быть, мощь наводнения унесла его, словно мусор.
Чертовски удивительно, что он не переломал себе конечности, и что ему не вышибло мозги о торчащий столб. Чудо, что он не утонул.
Сориентировавшись, он поворачивается и движется обратно. Теперь он пришел в себя и знает, где находится жилой модуль фермы.
Он проходит мимо опрокинутого и наполовину утонувшего в черной грязи культиватора. Затем находит дорогу, ну, или то, что обычно было дорогой. Это борозда слизи, грязевая канава, по всей длине которой тянется лиловая вода глубиной по колено. Он шлепает по ней.
— Господин Перссон?
Он останавливается, ошеломленный звуком голоса.
На краю дороги сидит человек, прислонившийся спиной к остаткам забора. Он облеплен грязью.
— Кто это? — спрашивает Олл.
— Это я. Зибес.
Зибес. Гебет Зибес. Один из работников. Один из поденщиков.
— Вставай, — говорит Олл.
— Не могу, — отвечает Зибес. Он сидит у ограды в странной позе. Олл понимает, что левая рука и плечо человека примотаны к столбу колючей проволокой. Их сплело воедино нахлынувшим потоком.
— Держись, — произносит Олл. Он тянется к поясу, но рабочие инструменты давно пропали. Он идет назад к перевернутому культиватору и роется в густой грязи вокруг него, пока не находит в кабине ящик с инструментами. Затем он возвращается с кусачками и освобождает Зибеса. Плоть человека изрядно изодрана проволокой.
— Пошли, — говорит Олл.
— Куда?
— Есть места, — отвечает Олл.
У них уходит двадцать минут, чтобы в тумане пройти через трясину к жилому модулю фермы. К тому, что от него осталось.
По дороге Зибес не перестает задавать вопросы наподобие: «Что случилось?» и «Почему это произошло с нами?».
Оллу нечего ответить. Впрочем, у него нет ни времени, ни желания.
В пяти минутах от дома они сталкиваются с Кэтт, это сокращение от Кэттерины. Екаттерины. Что-то в этом роде, Олл вечно забывает. Как и Зибес, она из поденщиков, трудится в сушильном амбаре, просушивает снопы. Ей около семнадцати, она соседская дочка.