Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)
Шрифт:
А потом, склонившись к дежурному, добавил свистящим шепотом так, что Самохин едва расслышал:
– Вздернулся он, товарищ майор. Висит, то есть…
– Твою мать! – ругнулся сквозь зубы Алексеев. – Вот твари! Повеситься другого времени не найдут – обязательно в мою смену! Веди, показывай…
В бытовку пробирались впотьмах, вслед за прапорщиком, едва различая в прыгающем пятачке света фонарика разъезженную автомобилями и тракторами ухабистую дорогу с подернутыми тонким ледком лужами в колеях. У входа в бытовку пришлось осторожно переступать через поломанные ящики, мотки проволоки, драные зэковские ватники.
– Развели бардак на объекте! Тут, если не повесишься, так ноги переломаешь! – ругался Алексеев.
Прапорщик остановился у распахнутой, держащейся на одной петле двери и сквозь проем осветил дальний угол бытовки.
– Вин вон там…
Заключенный висел, неловко повернув голову. Шея обмотана телефонным кабелем, один конец которого уходил куда-то под потолок. Самохин удивился непропорционально длинной фигуре висевшего, совсем не похожей на толстячка-Булкина. Однако, присмотревшись, понял, что тяжелые, раздолбанные кирзачи почти сползли с ног трупа, будто пытаясь хоть так, независимо от владельца, опереться о землю.
– Вот, значит, как… – неопределенно пробормотал Алексеев и добавил с некоторым облегчением: – Хорошо, что хоть не сбежал…
– Ты его щупал? Может, живой еще? – поинтересовался Самохин у прапорщика.
– На кой хрен он мне сдался! – испуганно отшатнулся Тарасенко. – Начкар лекаря вызвал, нехай он его лапает!
– Ладно, кончай трепаться, – оборвал его Алексеев. – Пойди приведи сюда бригадира… Пусть еще пару человек возьмет. Надо снимать, не до утра ж ему тут висеть…
– Та нехай висит, раз це ему в кайф! – оживился прапорщик, обрадованный тем, что возиться с покойником предстоит другим. – Чем больше их копыта откинет, тем нам охранять меньше!
– Тебя ж, дурака, тогда со службы погонят, если охранять некого станет. А работать ты не умеешь… – не удержавшись, ехидно заметил Самохин.
Прапорщик шмыгнул во тьму, и было видно, как шустро перекатывается по черной стылой земле свет его электрического фонарика.
– Дай закурить! – попросил Алексеев Самохина.
– Ты ж не куришь? – удивился тот, вытаскивая из кармана пачку «Примы».
– Закуришь тут, когда Жучка сдохла… Знаешь такой анекдот?
– Знаю, знаю… – прервал его Самохин. – Ты лучше подумай, куда труп до утра положить.
– А че тут думать? Дело привычное. Оттарабаним на пожарку, там сарай есть.
– А крысы не обглодают?
– Поставлю бесконвойника, пусть гоняет… – Алексеев неумело затянулся сигаретой, кашлянул. – Вот навоз! И как ты их куришь?
– В область-то что докладывать будешь? – поинтересовался Самохин.
– Понятно, что, этот, как его… суицид налицо. Без внешних признаков насилия. А ты расследование начи-най проводить – объяснительные собери, заключение составь… Да сам знаешь, не мне тебя вашим кумовским штучкам учить…
Послышались голоса, подошли несколько заключенных.
– Здрассте, граждане начальники! – поприветствовал рослый, здоровенный бригадир, осужденный Сергеев. – Где жмурик-то? Я носильщиков привел.
– Идите, снимайте… Там провод перерезать надо. Нож есть? – обратился к нему Алексеев.
– Откуда? – весело возмутился зэк. – Ножей не держим, гражданин майор, не положено!
– Ты мне тут не баклань, срезай давай! – прикрикнул на него дежурный.
– Сей момент…
Протиснувшись в дверной проем, бригадир подошел к повешенному.
– Гражданин прапорщик, сюда посветите!
Луч фонаря уперся в тело. Сергеев решительно повернул голову трупа к себе, заглянул в глаза, выпученные от мертвого ужаса.
– Готов, крякнул… Холодный уже!
Потом, пошарив в кармане своего ватника, достал нож, щелкнул выкидным лезвием, полоснул по натянутому проводу и, матюкнувшись, подхватил падающее тело.
– Выноси! – скомандовал Алексеев.
– Эй, быки, чего уставились! – заорал на зэков бригадир.– Я, что ли, в натуре, его тащить буду?! А ну, налетай!
Заключенные подхватили мертвое тело, спотыкаясь и давясь в узком проходе, вынесли наружу.
– Сергеев! – окликнул бригадира Самохин. – Дайка сюда ножичек. Сам же говоришь – не положено.
– Вот так всегда… – вздохнул зэк, – сделаешь доброе дело, а после еще и виноватым окажешься. Чем же я сало резать буду?
– Откусишь… – пренебрежительно махнул рукой, пряча в карман изъятый нож, Самохин. – Вон у тебя пасть-то какая! Прямо людоед, а не советский заключенный…
– Ну вы скажете… Га-га-га! – заржал польщенный шуткой майора бригадир. – Вот вставлю фиксы рандолевые – все девки на воле мои будут!
– Красавец! – одобрительно поддакнул Самохин.
– Куда тащить-то? – нетерпеливо спросил кто-то из нянчивших покойника зэков. – В санчасть?
– На КПП пока, санчасть ему ни к чему. А вот тебе, если базарить много будешь, точно понадобится! – пригрозил Алексеев.
– Ишь, тяжелый какой! – не успокаивался разговорчивый зэк. – Говорят, что в тюрьме кормят плохо. А как нарежет хвоста – так не донесешь… Хоть бы чаю замутку, гражданин оперативник, за труды выдали!
– Во-во, – подхватил шутку Алексеев, – живете здесь, как в пионерском лагере. Жратвы от пуза, дрыхнете, не работаете ни хрена. Шайбы такие наели, что с места не сдвинешь… Тарасенко, дашь им потом пачку чая!
– Откель взять-то его, товарищ майор? Немае… Сам вторяки завариваю… – отозвался шагавший рядом прижимистый прапорщик.
– Давай, не куркулись! – прикрикнул веселый зэк. – А то расскажем гражданину майору, как вы с прапорщиком Чубом нашу дачку зашмонали. С бутылкой водки, чаем и салом! Водку выжрали, салом закусили, а чай в дежурке запарили.
– От врут, от врут, гады бесстыжие! – засуетился прапорщик, от которого, как почуял Самохин, явственно попахивало спиртным. – Ладно, найду я вам, оглоедам, трошки чая на замутку, а врать-то зачем?