Не время для драконов
Шрифт:
Полноте, а сон ли это?
Виктор ощутил страх – пока неуверенный и робкий. Как холодный комок на сердце. Он ведь в мире, живущем по иным законам? Почему бы не допустить, что и сны здесь материальны?
Нет! Нельзя поддаваться такой мысли. Хотя бы потому, что после первого такого сна он не нашел на теле синяков или кровоподтеков. А нелепая драка с коренастым уродом должна была их оставить.
«Бывают сны, доченька. Просто сны». Что ж, доверимся старику Фрейду из анекдота. Попробуем разгадать до конца подкидываемые подсознанием загадки.
Виктор
Он двинулся к «лаборатории», приминая высокую траву. И остановился – пораженный.
От берега, немного с другой точки, тянулась к строению тропинка. Примятая, сломанная недавно осока. Правильно. Там он и шел.
Не сон – и не явь. Он оставляет следы в этом мире – а вот мир не оставляет на нем своих следов. Невольно ускорив шаги, Виктор вышел на старую тропку и перешел на бег. Откуда-то пришла мысль, что отпущенное ему время не так уж и велико. А можно – и нужно что-то понять.
– Хозяин! – Остановившись у входа, Виктор сделал последнюю попытку докричаться до толстяка-алхимика.
Тишина. Далекий шум волн – и все.
– Ну… тогда не серчай. – Виктор вошел. Вновь зрение мгновенно приспособилось к полутьме.
Обрушившаяся полка по-прежнему на полу. На оставшихся висеть, кажется, поубавилось предметов непонятного свойства. А самое главное – исчез котел, и не горит огонь. Доварилась кашка… кашка с миниатюрным Фредди Крюгером…
Опасливо оглянувшись – нехорошо все-таки, Виктор приподнял крышку сундука. Осторожно – вдруг там найдется еще какая-нибудь мелкая гадость?
Сундук был пуст. Толстый слой пыли, паутинка по углам. А это интересно. Как же ухитрился толстяк достать отсюда человечка?
Виктор вдруг понял, что рад, очень рад этой маленькой нестыковке снов. Иначе – было бы уж совсем тяжело. Сон, едва ли не ярче и последовательнее реальной жизни – вещь неприятная.
– Кхе-кхе!
Он обернулся.
Красномордый верзила стоял в проеме, вытирая ладони о необъятное брюхо. Поглядывал смущенно и слегка лукаво, будто неудачно пошутивший приятель. Улыбочка была неумелая, но вроде бы дружелюбная.
– А нет ничего, господин хороший! – объявил он. – Такие, значит, дела… кончилось…
– Что – кончилось?
– Да вот все, что было, все и кончилось, – очень вразумительно объяснил толстяк. Вошел, задевая плечами стену. Со вздохом обвел взглядом помещение: – Славненько тут было…
– Где котел-то? – грубо спросил Виктор.
Толстяк вновь осклабился:
– Котел? Докипел! Вашими стараниями, все вашими стараниями… и как угодно будет вашей милости…
Он раскланялся в издевательском, шутовском поклоне. Вид этой паясничающей туши с повадками старого пропойцы вызывал какое-то брезгливое отвращение.
– Для меня, значит, старался… – безразлично бросил Виктор. Снял с ближайшей полки странный предмет – кусок мятой жести. Угадывались в куске какие-то выступающие
Неожиданно напыщенный тон ревизора оказал неожиданный эффект. Толстяк суетливо подбежал, запанибратски обнял Виктора за плечи, вгляделся…
– Это? А, это…
Он пренебрежительно сморщился.
– Сколько ж можно, сам подумай! И так десятка два кинули, и тех… – он покрутил своим верхним окороком над головой, – и этих… – раскинув руки, толстяк сделал пару шагов. – Нет, ты рассуди! Их кидаешь, кидаешь… а они все падают…
Только тут, в приступе какого-то резкого откровения, Виктор сообразил, что держит в руках.
Самолет. Крошечную модель самолета – кажется, «Боинга» или еще чего из зарубежных. Смятые крылья, разорванный корпус, клочки ткани – кресла? – крошево иллюминаторов.
Или… это не модель?
Виктор зачарованно провел пальцем по обшивке лайнера. Поморщился от резкой боли, оцарапавшись о развороченный металл.
– Тут и народца-то не было почти, – пренебрежительно бросил толстяк. Вынул из онемевших рук Виктора модельку, швырнул в угол. – Плюнь! Что надо – все в дело пошло! Не сомневайся – тебе хватит!
И он захохотал, будто выдав редкого остроумия шутку. Но Виктор не обращал на него внимания – шарил глазами по стенам, по почти пустым полкам, отчаянно пытаясь понять.
Вот еще одна «модель». Зеленовато-бурая консервная банка, из которой торчат блестящие лезвия – вертолетные винты. А вот… ну, можно назвать крошечные обгорелые вагончики – детской железной дорогой, только не стоит, ох не стоит, детям играть в такие игрушки. Ну и комья тинистой глины, чуть подсохшие, но будто недавно из моря. То гребной винт торчит из грязи, то краешек мачты с обрывком паруса, то острый нос с остатками надписи на английском: «…ent».
Да что же это!
– Это… это ты их? – спросил Виктор. Очень спокойно. И в полной уверенности – если услышит «да», то придется убивать. Пусть только во сне.
– Что?! – взревел толстяк в неподдельной ярости. – Я? Ты за кого меня держишь, умник? Разве ж мы звери какие?
Виктор отступил к стене, одинаково испуганный напором и смущенный собственной оплошностью.
– Зачем… нам-то зачем? Если ж они сами… бултых… трах… – Коротышка почесал брюхо и неожиданно спокойно, миролюбиво, сказал: – Конечно, можно было бы. Только как? Кто мы такие? Разве нам дозволено…
Он развернулся и с тяжким вздохом двинулся к выходу. На пороге остановился и добавил с иронией:
– А ты заходь еще, заходь. Вот как время выберешь… Здесь-то делать больше нечего, ты в лесок сходи…
Исчезнув из виду, он подал голос еще раз:
– Остерегись-ка, гость незваный!
Замешательство прошло. Виктор метнулся к выходу, и едва успел переступить порог, как затрещала крыша. Посыпались какие-то деревянные плашки, рухнула за спиной тяжелая балка. И сразу же вспыхнуло пламя.