Не время для драконов
Шрифт:
Виктор даже засмеялся – так неуместен был домик в фиолетовом лесу, и в то же время таким облегчением отозвалось в сердце его присутствие. Вряд ли здесь может обитать коренастый алхимик. И слава Богу! Не надо никаких больше уродов! Сыт он ими по горло!
Подойдя к двери, Виктор тщательно вытер ноги о половичок. Постучал. Никакого ответа. Он толкнул незапертую дверь – та тихонько заскрипела. Веранда была пуста, лишь покачивался растянутый между стенами гамак.
– Есть кто дома?
Похоже, это становится его любимым вопросом…
Тишина.
Похоже,
Виктор прошел на веранду. Открыл вторую дверь, заглянул. Большая, чистая комната. Растопленная печь – невысокая, такие на дачах ставят. Стол, покрытый цветастой клеенкой. На деревянной подставочке – сковорода, в ней дымящаяся жареная картошка с грибами. Кувшин, налитое в стаканы молоко. Крупными кусками нарезанный хлеб. Полное ощущение, что хозяева только что вышли.
Вот только куда? В доме обнаружилась еще одна комнатка – Виктор увидел там две аккуратно застеленные кровати, закрытое изнутри окно. На всякий случай он посмотрел под кроватями и даже заглянул в шкафы. Кроме нехитрой одежды и чистого белья, там ничего не нашлось.
– Где вы все? – спросил он, все еще надеясь получить ответ. – Эй! Я не бандит, не вор! Люди!
Тихо. Исходит паром еда на столе, качается гамак на веранде. Идиллия. Селись и живи. Никого уже нет.
И не будет.
Виктор вдруг почувствовал, что дом мертв. Убит. Пустая скорлупа, из которой небрежно выдрали жизнь. И в лесу – то же самое. И за стеклянными горами. Мир мертв, превратился в бескрайнюю пустыню. В место ссылки – для него одного. Он уже не проснется. Тело истлеет на берегу, а он будет жить здесь. Один – навсегда.
– Нет, – прошептал он. – Не хочу!
Бросился к двери – и едва не наткнулся на входящего «алхимика». Радость при виде красномордого урода была так велика, что Виктор едва удержался от нелепого желания – обнять его.
– Во, куда забрел-то, – цепким взглядом окидывая комнату, произнес тот. – Картофанчик горяченький… посторонись…
Отстранив Виктора, здоровяк протопал к столу. Уселся на жалобно скрипнувший стул и принялся загребать прямо из фырчащей сковородки, ссыпая грибы и картошку во вместительный рот.
– У… тафай… пфодиняй…
– Что?
– Давай! Присоединяйся! – прожевав, повторил «алхимик». Изо рта его валил пар. – Не жисть – а малина! Верно? Виктор молчал.
– И чего вы, люди, так не любите одиночества? А?
Новая горсть отправилась в рот. Сковородка опустела.
– Как тебя звать? – спросил Виктор.
– А что тебе от имени моего сделается? Как хочешь, так и зови…
Припав к кувшину, толстяк жадно глотал молоко. Белые струйки стекали по покрытому венозной сеточкой лицу, пятнали и без того грязную рубаху.
– Я буду тебя звать Обжорой.
Толстяк довольно захохотал, забулькал остатками молока. Отшвырнул кувшин – тот каким-то чудом не разбился, но по полу разлилась лужица.
– Давай, зови. Пожрать я и вправду люблю.
– Почему здесь никого нет?
Обжора захохотал:
– Нет,
– А ты-то кто тогда?
Но Обжора продолжал веселиться:
– Когда в жестяной банке на матушку-землю падаешь, это я понимаю. Это и впрямь – штаны напоследок намочишь. Когда в такой же коробке в другую въедешь и сгоришь – и впрямь приятного мало. Нет, я ведь и впрямь понятливый! Но вот тут-то чего бояться? А? Идешь по лесочку, листиками любуешься, пришел в домик, на все готовенькое… сядь, покушай, поспи… А ты чуть мне на шею не прыгнул! Странные, странные…
– Что все это значит?
– Ты чего, ответа требовать вздумал?
– Что здесь происходит? – Виктор повысил голос. Толстяк, отбрасывая стул, поднялся. Мрачно уставился на Виктора. Но того уже накрыло волной ярости: – Я спрашиваю!
– А ты попроси! – приседая в издевательском поклоне, протянул Обжора. – Попроси…
– Паяц! – Виктор взмахнул рукой. И не удивился тому, что сверкающая голубая плеть вырвалась из ладони – подобно водным бичам. Только в отличие от бичей она била словно стрела – навылет пронзила Обжору и брызгами, уже кровавыми, разлетелась на стене.
– Ох… ох… – схватившись руками за пробитую грудь, застонал Обжора. – Убил… убил меня…
Голос его слабел, а сам он покачивался, готовый рухнуть то ли на стол, то ли в молочную лужу.
– Я не хотел… – Весь пыл Виктора куда-то делся. Ощущение, что Обжора сейчас умрет – и мир вновь превратится в неподвижную декорацию, – было слишком ярким. – Я…
Он бросился к коротышке, готовый не то что оказать помощь – умереть рядом, если…
– Ха-ха-ха! – зашелся Обжора приступом смеха. – Замечательно!
Уткнувшись в протянутые навстречу ему ладони, Виктор замер. На груди Обжоры не было никакой раны. Даже грязная рубашка была цела.
– Гад…
– Нет, как повеселились, а? – Ничуть не смущенный, коротышка был в полном восторге. – Ты меня не разочаровываешь, дружок!
Крепкая лапа похлопала Виктора по плечу, хоть для этого Обжоре и пришлось чуть привстать на цыпочки.
– Только идешь ты медленно, – сообщил толстяк. – Нет, я понимаю, тебе и там несладко, а глазки закрываешь – и здесь никакого отдыха… А все же учти. Время, оно не стоит. Варево – варится. Ты это… быстрее ногами шевели. В следующий раз…
Все подернулось пеленой. Впервые Виктор ощутил миг пробуждения не рывком, не стремительным переходом из снов в явь, а неким неспешным процессом. Будто его тянет… из мира в мир, сквозь тягучую патоку…
– Виктор…
Он открыл глаза.
Солнце стояло уже высоко. Но место он выбрал удачно – сквозь листву пробивался только рассеянный свет. Костер догорел, лишь тянуло дымком от углей. Тело совсем перестало болеть.
Рядом на корточках сидела Тэль. В короткой белой юбочке и белой блузке. Аккуратно причесанная. На ноготках блестел свежий золотистый лак. И где она успевает переодеваться и приводить себя в порядок?