Не время для одиночек
Шрифт:
От Большой Алма-Атинки на юге города осталось озеро Кукушкина Заводь, питаемое подземными ключами. Между ним и другим озером — Гранитным — появившимся в разломе на месте старого стадиона, шла полоса леса, не столь давно объявленная общей парковой зоной. Так что, в сущности, улицу, на которой жил Колька, можно было смело считать городской окраиной, хотя когда-то это был почти центр Верного — тогда ещё Алма-Аты.
Но до тех мест ему предстояло добираться через весь восток города. Не самое спокойное место — хотя и не полные
Вечерние улицы были полны народом, прокатывали экипажи, шуршали шинами немногочисленные автомобили, звенел неутомимо бегающий до глубокой ночи трамвай, самый популярный в силу дешевизны в городе вид общественного транспорта… На тротуарах — людно, слышался смех, перемигивались рекламы… Но Колька отметил, что привычных реклам стало меньше, зато появилась в большом количестве совсем новая — сильно напоминавшая имперскую общественно-социальную. А вместе с обычными полицейскими патрулями то и дело попадались незнакомые — тройки молодых мужчин в штатском, но с повязками государственных цветов на правой руке и с короткими дубинками в ней же. На поясах у них висели пистолеты в открытых белых кобурах.
Свернув в боковой проулок, Колька буквально наехал передним колесом на компанию молодёжи, курившую у двери, над которой золотые, алые и серебряные волны пробегали по названию:
БАР РАДУГА
Соскочил (подковки звонко цокнули по бетону) и поставил "харлей" на подножку, не обращая внимания на злые голоса:
— Ты чё, обалдел?!
— Ты, слышь?!
— Куда прёшь, козёл?!
Они отскочили к стенам проулка, когда Колька лишь на мгновение задержал на них взгляд — мгновение вполне достаточное для того, чтобы вся агрессия исчезла с лиц, уступив место узнаванию…
…Внутри по стенам разбегались, играли в догонялки, огни светомузыки. Из спрятанных по углам мощных динамиков грохотал спортданс, и в такт ему волновалось на танцплощадке людское… ну, море не море — озеро. Небольшое озерцо. Столики вдоль стен почти все были заняты, народ группировался и возле подоконников — с бокалами в руках. Около стойки мест не было тоже, но Колька совершенно спокойно направился туда.
Он не стал дожидаться, когда место появится. Рука в краге легла на пластик под мрамор, движение локтя, по компании у стойки прошла волна — и Колька оперся на стойку обеими руками и грудью.
— Позови Степана, — сказал он бармену. Тот кивнул и нажал кнопку под стойкой. Сосед Кольки слева — юноша лет семнадцати в потёртой замшевой куртке, что-то выговаривавший лохматому мальчишке лет десяти-двенадцати, стоявшему рядом и смотревшему в угол — начал медленно поворачиваться, но Колька опередил его:
— Привет, Антон.
— Ты?! — лицо парня — худое, острое — просияло. — Ветерок?! Правда ты, что ли?!
— Ветерок! — мальчишка, подскочив, дёрнул Кольку за куртку. Его синие — в пол-лица — глазищи сияли. Колька, улыбнувшись, приобнял его за плечи, стиснул и выпустил:
— Привет, Вась. Давай-ка организуй мне пивка и бутербродов. Себе возьми там… что захочешь, — и он сунул за ворот рубашки Васьки крупную купюру. Тот завертелся, доставая деньги, потом кивнул, улыбнулся и дёрнул было выполнять просьбу, но Антон его придержал и покачал головой:
— Извини, Ветерок. Мелкому пива не продадут. Да тебе даже не продадут.
— А? — Колька поднял брови. — В каком это смысле?
— Да вот в таком. И рисковать никто не станет. За последние полгода штук двадцать заведений закрыли за такое. За один случай закрывают.
— Гм… — Колька усмехнулся. — Ладно. Соку принеси. Давай.
Васька деловито пропал в сутолоке, а через несколько секунд раздался его громкий бесстрашный голос:
— А ну в сторону! Отвали! Это для Ветерка! Ветерок вернулся! А ну пошёл!
— Не меняется. Только подрос, — с улыбкой повернулся Колька к Антону. Тот пожал плечами:
— Да… Нет, так здорово, что ты… — и осекся. — Степан.
Около входа в служебное помещение стоял, скрестив руки на груди, ещё молодой мужчина в жилете от "тройки". Ворот и рукава рубашки были закатаны, на лице блуждала пьяновато-добрая улыбка… но она мгновенно исчезла, едва хозяин заведения увидел Кольку. Тем не менее, он подошёл к стойке и пожал руку юноше:
— Привет, Ветерок…
— …черти тебя принесли, — закончил Колька, опираясь локтем на стойку и кладя на неё кулак, обтянутый скрипнувшей кожей. — Да вот. Я вернулся. Издалека и в нервах, мой старший друг и наставник в житейских делах.
— Слушай, Ветерок, — Степан навалился на стойку с другой стороны, и Колька увидел его глаза — вовсе не пьяные, пристальные и злые. — Я знаю, как ты, твою мать, умеешь драться. Но ты только вздумай, и я даже не полицию свистну, а рабочий патруль. Это будет для тебя новое знакомство… и познавательное, точно тебе говорю.
— Не свисти, — двусмысленно ответил Колька. Антон закашлялся и спрятал в кулак улыбку; Степан полоснул его быстрым злым взглядом. — Я не собираюсь драться сегодня. Ни тут. Ни ещё где-то. Я и зашёл-то по старой памяти. Дай, вот, думаю — зайду. И спрошу. Спросить можно?
— Я не справочное бюро. У меня справки стоят денег, — Степан говорил тихо, но отчётливо.
— Бога подаст, дядь Стёп, — так же тихо и отчётливо ответил Колька. — А то ведь и я свистнуть могу. И посмотрят наши правоохренители, как у тебя с разрешённым пойлом. Чой-то у меня сомнения… и, инстинкт мне подсказывает, справедливые…
Хозяин бара отшатнулся. Злоба в глазах сменилась страхом, потом вернулась:
— За горло берёшь, что ли? Тебя не хвата…
— Да ну, дядь Стёп, — Колька приятно улыбнулся. — Да на кой мне чёрт твоё горло? Я — сам по себе. Это я хочу спокойно жить. Я.
— Ладно, спрашивай.
— Кто такие "Дети Урагана"?
Лицо Степана не дрогнуло, не изменилось. Но глаза выдали его, и Колька знал, что он солжёт — ещё до ответа знал.
— Да ну… тоже — вопрос… Дорожная банда. Это всё, что ли?