Не все клопу масленица
Шрифт:
Глава четвертая
Дорога к дому была долгой и ужасной. Я уже даже не пыталась хоть как-то развеселить и утешить Таисью Михайловну. Одной из многочисленных неприятных черт ее невыносимого характера была такая вот особенность: стоило случиться какой-нибудь неприятности, не важно – мелкой или крупной, Тайка тут же принималась «катать снежный ком», припоминая, чего ж такого ужасного выпало ей по судьбе в последние лет десять. Разумеется, минут через пятнадцать такой карусели, подруге, вполне обоснованно, начинало казаться, что она самый последний человек, самым бездарнейшим образом
– Сена! Чеховская! Нам переходить, проснись!
Мы вылетели из вагона в самый последний момент. Прибыв на платформу станции Пушкинская, Тая ринулась к дверям подоспевшего поезда и, расталкивая граждан пассажиров, ломанулась к единственным свободным местам. Упав на сидение, она бросила рядом сумку и протрубила:
– Сена! Сюда! Я тебе место заняла! Куда прёте, не видите, тут занято?
– Извините, простите, простите, извините, – проталкивалась я к подруге, наступая на ноги всем подряд. Усевшись, перевела дух под перекрестным огнем ненавидящих взглядов пассажиров, обреченных стоять до самой конечной.
– Слушай, Сена, – ткнула меня в бок локтем Тайка, – дай-ка мне еще раз эту фотографию посмотреть?
– Какую?
– Ну, эта, со Славой и его Ирой, не помню, как там ее зовут.
Я вынула из сумочки конверт и протянула Тае.
– Симпатичный паренек и такая тумбочка рядом, не понимаю я этих мужчин.
– Горбачев говорил же, что они, вроде бы, вместе еще со школы, кто знает, может, тогда она была раскрасавица.
– Если бы я имела такую фигуру, – не слушала Тая, – я бы носила исключительно сарафаны-балахоны, и уж никак бы не обтягивалась джинсами! Да при такой-то фигуре вообще из дома выходить нельзя…
– Тая, уже весь вагон понял, что, имея такую фигуру, ты повесилась бы еще в младенчестве. Тебе зачем фотография понадобилась?
– Да так, приступаю к изучению материала.
Ах, значит, мы уже расследуем? Больше в истерике не бьемся? Ну и чудненько.
На обратной стороне фото обнаружилась надпись: «Июнь, 04».
– Сен, а сейчас какой месяц?
– Девятнадцатое сентября.
– Интересно, она всегда была такая вот, – Тайка постучала ногтем по изображению Ирины, – с такими… э-э-э-э… ярко выраженными проблемами на лице?
– С чего ты взяла, что у нее ярко выраженные проблемы?
– Лето в этом году вообще было из рук вон, а тут, на снимке, прекрасный солнечный денек выдался, что уже повод для хорошего настроения. Теперь представь себя на месте этой Иры. В чудесный тепленький денек ты идешь на прогулку в парк с симпатичным молодым человеком, которого знаешь едва ли не полжизни. Люди с таким лицом и такой улыбкой не могут быть противными нудными гадами, значит, ты идешь гулять с прекрасным во всех отношениях парнем в парк погожим солнечным деньком. Представила?
– И что?
– Стала бы ты фотографироваться с таким вот выражением лица? Даже не лица, а морды! Я даже и понять-то толком не могу, что у нее изображено на портрете: это ни скука, ни недовольство, ни капризность… это вообще не пойми что! А взгляд-то, взгляд каков, тяжелый, исподлобья, страшный какой-то…
– Тай, ты можешь говорить потише? Смотрела я недавно сюжет о какой-то психушке, так вот там подобные лица с похожими взглядами через одного.
Тайка уставилась на меня.
– Ты права Сена! А я все никак не могла подобрать определения! Ты абсолютно права, у нее же на лице написано какое-то психическое отклонение!
– Тая, ты можешь убавить звук? Орешь на весь вагон.
– У меня эмоции, я с ними не справляюсь. Да, помнишь, Горбачев говорил, что мама этого симпампусика говорила…
– Я помню, кто чего говорил.
– Интересно, она всегда была «с приветом» или двинулась в последнее время?
– Позвоним Славе, договоримся о встрече и всё у него выспросим.
Честно признаться, когда я очень сильно хочу есть, мне довольно сложно рассуждать на тему чужих психических отклонений, а есть мне хотелось сильнее некуда. А еще, когда я голодная, я ужасно злая…
– Рязанский проспект, – сообщили динамики.
О, какое счастье, следующая наша! Сразу еды куплю! Много! Так… стоп. На что же я ее куплю? Последние денежные средства потрачены на пивной наперсток в «Констанции»…
– Тая, у тебя деньги есть?
– А что? – она оторвалась от пристального изучения снимка. Кажется, она уже и понюхала, и на зуб попробовала эту несчастную фоту.
– Продуктов питания бы купить.
– Купим, не боись. Ты знаешь, я вот еще чего думаю…
– Таюш, – тихонько взвыла я, – давай домой попадем, съедим чего-нибудь, а потом я с наслаждением выслушаю все твои соображения.
Вот ведь человек какой, то ничего делать не заставишь, то остановить невозможно. – Выхино. Конечная, поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны.
Ой, а нам дальше и не надо.
В магазинчике у автобусной остановки затарились продуктами и поспешно запрыгнули в очень кстати подошедшую маршрутку.
– Сейчас домой придем и сразу же позвоню Конякину, отпрошусь на неопределенный срок и заживу припеваючи, – мечтала я, стараясь не смотреть в сторону толстого дядьки с пакетом, сидевшего напротив. Из пакета доносился душераздирающий аромат курицы гриль. На мою зверски голодную психику это действовало разрушительно.
– Это правильно, это верно, – кивнула Тая, – и работать, и расследовать Ирины завороты, право скажем, чересчур.
– Вот и я о том же. Нет, все-таки в расследованиях есть ощутимая польза – не надо чуть свет вставать, тащиться на работу и выматывать последние нервы.
Интересно, дядя с грилем далеко едет или сойдет скоро? Пока я не сошла с ума от его курицы… очень, очень вкусной горячей курицы… любопытно, она в лаваш завернута или так, просто? Лучше, конечно, когда в лаваш…
– Уважаемый! – крикнула Тайка водителю. – На повороте остановите! Сена, идем, чего ты застыла?