Не все умеют падать
Шрифт:
Он отправился в магазин ласки, которая с недавних пор торговала куртками. У двери магазина стояла огромная черная куртка, такая огромная, что доставала до нижних ветвей дуба. А в самом магазинчике висели самые разные куртки: красные куртки, очень маленькие куртки, куртки с сотней рукавов, куртки из дерева и даже сверкающие куртки.
– Я хочу вон ту большую куртку, - сказал сверчок.
– Хорошо, - ответила ласка.
Они вдвоем подняли куртку, и сверчок надел ее. Куртка была теплой и тяжелой, и сверчок наконец то согрелся. «Наконец-то у меня румяные щеки», - обрадовался он. Сверчок попрощался с лаской и малюсенькими
– Привет, куртка, - сказал муравей.
Сверчок посмотрел в петельку для пуговицы и ответил:
– Привет, муравей.
– Кто это?
– удивилась белка.
– Большая куртка, - объяснил муравей.
– Большая куртка??
– переспросила белка. – Она новая?
– Нет, - ответил муравей, - не новая, но какая-то особенная.
Сверчок ничего им не сказал и задумчиво пошел дальше. «Так-так, - размышлял он.
– Значит, я - большая куртка. Так-так. Ну-ну». А через какое-то время он и вовсе позабыл, что он сверчок. «Вот это зима», - довольно подумал он и поднял воротник, который был где-то высоко над его бывшей головой. Но с приходом лета сверчку становилось все теплее. Как-то раз он шел через кусты в тени бука, расстегнувшись и широко расставив рукава.
– Стало слишком тепло для тебя, куртка, - сказал он.
– Да, - пропыхтел он сам себе.
Потом он спросил сам у себя, откуда взялось лето. «Этого мне никогда не узнать», - подумал он и размечтался о водяных куртках, которые можно было бы просто накинуть на плечи и они бы стекали капельками по спине. «Как же мне жарко», - подумал он и затосковал по тому времени, когда он дрожал, вздрагивал от холода и стучал зубами, когда у него были посиневшие лапки и заледеневшие крылышки. Он закрыл глаза и увидел перед собой настоящую метель. Он с трудом выбрался из куртки и осторожно положил ее под дубом на землю.
– Пока, куртка, - попрощался он.
А потом он полетел к реке. «Приму ванну, - подумал он, - вот что я сейчас сделаю».
ОДНАЖДЫ НОЧЬЮ БЕЛКА УСЛЫШАЛА ШОРОХ. окно распахнулось, и в комнату влетел слон.
На голове у него красовалась огненно-красная шапочка.
– Слон!
– испуганно воскликнула белка, подскочив в постели.
Но слон ничего ей не ответил, пару раз облетел комнату, что-то мурлыча, заглянул в белкин шкаф, слегка похлопал ушами, поправил шапочку и вылетел наружу. Как пушинка. Потом белка услышала, как что-то шлепнулось, кто-то ойкнул и окно снова захлопнулось. Когда на следующее утро она проснулась, то была уверена, что все ей приснилось. Но когда в этот же день она встретила слона и рассказала ему свой сон, он показал ей шишку на лбу и объяснил: «Я ударился, когда упал. Тогда, с бука».
– Так это по-настоящему был ты??? – удивилась белка.
– Ах, по-настоящему...
– потупился слон, - что такое «по-настоящему»... я всегда думал, что это слово значит так много...
– А шапочка?
– спросила белка.
– Та красная шапочка, она была настоящая?
– Ах, да, эта шапочка...
– начал было слон. На его губах заиграла нежная улыбка, и он посмотрел вдаль куда-то мимо белки.
– Это длинная история...
– сказал он наконец.
Белка ничего не сказала. Она нахмурила лоб и попрощалась со слоном.
Вечером она хорошенько закрыла окно и придвинула к
В ДЕНЬ СВОЕГО РОЖДЕНИЯ КАРАКАТИЦА ПРИГОТОВИЛА ЧЕРНЫЙ торт и ждала гостей в пещерке на дне океана. Но приплыл только морской скат. Он распилил торт на черные куски и молча слопал их.
– Слегка горьковат, каракатица, - пробормотал он с набитым ртом.
– Да уж, - сказала каракатица и мрачно посмотрела на него.
Скат очень быстро справился с угощением и спросил:
– А песни будут?
Каракатица кивнула, вытянула перед собой щупальца и пропела отвратительную песню, которая состояла исключительно из фальшивых нот. Скату песня не понравилась, но вслух он сказал только, что ему пора плыть дальше.
– Пока, скат, - попрощалась каракатица.
– Пока, каракатица, - ответил ей скат. И каракатица осталась одна.
«Пропал день рождения», - подумала она. И по ее щеке покатилась чернильная слеза.
Она с отвращением доела остатки торта. Потом ей ужасно захотелось крикнуть: «Эй, ну где же вы все?!»- но она одумалась и промолчала. «Вот всегда я так, - пришло ей в голову, - вечно мне надо одуматься». И она представила себе, каково было бы однажды не одуматься и крикнуть взаправду, и тогда бы все ответили ей: «Здесь! Мы здесь!» - и все спустились бы к ней на дно... «Может быть, мы бы даже танцевали, - подумала каракатица, - в глубине и в темноте...»
Она почернела, погрустнела и в конце концов заснула в ложбинке на дне океана.
ОДНАЖДЫ УТРОМ ЛЕВ ТАК СИЛЬНО ИСПУГАЛСЯ САМ СЕБЯ, Что умчался прочь и спрятался в кустах под дубом. Он сидел там, дрожал и твердо решил никогда больше не рычать и не смотреть страшным взглядом. Но все-таки он понимал, что какие-то звуки ему нужны. Ведь никто не молчит. «Что же мне делать?
– подумал он.
– Пищать? Или жужжать?» Он не мог решить вот так сразу, весь сжался, не поднимал глаз, и его всякий раз бросало в дрожь, когда он вспоминал, как громко он рычал. «Теперь всё,- подумал он, - с этим покончено». В этот день мимо дуба проходила белка и увидела сидящего льва.
– Привет, лев, - сказала она.
– Привет, белка, - ответил лев. Он покраснел и попытался спрятаться в собственной гриве.
Потом он осторожно вытянул шею и поинтересовался:
– Можно у тебя кое-что спросить?
– Можно, - ответила белка.
– Как ты думаешь, что мне больше подходит? Пищать или жужжать? Или какой-нибудь другой тихий звук?
– А ты не будешь больше рычать?
– спросила белка удивленно.
– Нет, - смутился лев.
– Понятно, - сказала белка.
– Жужжать, жужжать... нет, наверное, лучше будет пищать.
– Спасибо тебе, - поблагодарил лев.
– Тогда я буду пищать.
Он принялся тихонько попискивать и поглядывал при этом так смущенно, что белка не выдержала и ушла. В этот же вечер лев появился на дне рождения жука.
Он остался стоять у двери, в тени, тихонько попискивал про себя и отказывался от всего, сьев только крошку торта. А когда муравей что-то спросил у него, лев зажмурился и ответил, что ничего не знает и никогда об этом не слышал. Он повесил голову и поплелся домой.
Так он теперь и жил, незаметный и трусливый. И только во сне он иногда громко и страшно рычал. Тогда кусты дрожали, деревья тряслись, а сам лев в ужасе просыпался.