Не введи во искушение
Шрифт:
— Нагайка, она дело знает.
Похвалялись казаки, а Шандыба отца Варькиного Кондрата вспомнил. В тот год он из Москвы часы-луковицу привёз.
Полк уходил, разобравшись по сотням. Звенела медь оркестра, раздавались команды. Казаки повеселели, ехали как на праздник: чай, не в атаку ходить.
— Песенники! — подал голос Гаража.
— И-эх! Давай нашу, чтоб Разиным атаманом отозвалась!
— Заводи черкасскую!
Я роду не простого, Не простого — Воровского...И
Сорок вёрст копыта казачьих коней протоптали в пять часов. В полдень уже вступили на станцию, разошлись по квартирам. Истопили бани.
Пока парились, обмундирование каптёры приготовили. Приоделись казаки, гимнастёрки, брюки с лампасами, сапоги яловые. Даже шинели и фуражки донские выдали.
— Во, — веселились донцы, — теперя и в Питер можно!
— Урядник! — окликали они Шандыбу, — дозволь в столице к бабам сходить?
А от полковых походных кухонь такой густой наваристый дух пошёл по всему посёлку, что казаки только ахали:
— Ну чем, братцы, не жизня, грех помирать!
Войсковой старшина не раз спрашивал у дежурного по станции, когда прибудет состав, но тот только руки разводил:
— Сие не нашего ума.
На станции Шандыба полюбовался маневровым паровозом. По путям бегает, вагоны растаскивает. Машинист в окошко высунулся, сигналы подаёт, то короткие, то длинные.
Иван позавидовал машинисту, хорошая у него работа: сидит, катается, не надо коня кормить-чистить. Ему бы, Шандыбе, такую.
Глава 12
Когда генерал Корнилов отдал приказ Краснову готовить 10-й Донской казачий полк для отправки в Петроград, лидеры политического и финансового мира России переходили от слов к действию. Они собирались то Гучкова, то у Шульгина, то у Родзянко и сообща вырабатывали план государственного переворота...
У всех у них было твёрдое убеждение: Россия должна стать буржуазной республикой.
— Старый мир, — говорил Родзянко, — сам по себе не отомрёт, его надо хорошенько встряхнуть.
Совместно сочиняли проект текста отречения Николая Второго от трона, решили в последние часы поставить в известность командующих фронтов, дабы предупредить нежелательные демарши генералов.
Условились, что с манифестом об отречении в Ставку поедут Гучков и Шульгин, а Родзянко будет с князем Милюковым формировать Временное правительство.
В середине января 1917 года Краснов вернулся на позиции. Срочно расширяли корпусные склады, подвозили боеприпасы, вооружение. Фронт готовился к наступлению. Упорно поговаривали, что оно может начаться между двадцатыми числами февраля и первыми числами марта.
В штабе вынашивали план до весенней распутицы занять Ковель, Владимир-Волынский и Пинск, вступить во Львов. После чего, когда наступит распутица, устроить передышку, перегруппировать войска, а в марте—апреле начать новое наступление. Оно должно было привести к падению Бреста и Варшавы. В том, что наступление пройдёт успешно, никто не сомневался.
26 февраля 1917 года Краснов получил по телефону сообщение: начало наступления 28 февраля.
Пётр Николаевич готовил корпус основательно. В тылу построили тренировочные позиции, какие надлежало преодолеть ударным батальонам, выделили наиболее сложные участки.
Наступило 28 февраля.
В этот день генерала Краснова вызвали к аппарату. Телеграф отстучал приказ из штаба армии: наступление отложить. Краснов удивился, велел отбить, что всё уже подготовлено.
Пётр Николаевич ждал ответа недолго. Снова застучал телеграф: «...наступление остановлено по всему фронту...»
Стоявший за спиной командующего корпусом полковник Давыдов подхватил ленту, прочитав, воскликнул:
— Ваше превосходительство, это революция!
— «Это начало бунта бессмысленного и беспощадного», — как писал когда-то Пушкин. И если такое случилось, это крах России.
Германское командование, ожидавшее наступления русских войск по всему Восточному фронту, было немало удивлено. Гинденбург запросил данные разведки. Вскоре всё прояснилось: в Петрограде антигосударственный мятеж. На улицах беспорядки, толпы народа требуют хлеба. Солдаты петроградского гарнизона поддерживают бунтовщиков. Император стал заложником думских заговорщиков: поезд Николая Второго не пропускают в Царское Село, он курсирует между Ставкой в Пскове и станцией Дно. Российский император пребывает в растерянности. К нему явились главнокомандующий Северным фронтом генерал Рузский с представителями Думы: от «правой» партии — Гучков, от «октябристов» редактор «Киевлянина» Шульгин. Они поставили Николая Второго в известность, что против него поднялась вся Россия, в том числе и армия. Они потребовали отречения от престола в пользу наследника, малолетнего Алексея. Но Николай, предварительно проконсультировавшись с доктором, лечившим наследника, не согласился передавать трон больному сыну.
Гинденбург внимательно следил за событиями в Императорском поезде.
А они развивались следующим образом. На императора оказал давление генерал Рузский. Он заявил, что «Шли царь откажется подписать манифест, то он, Рузский, повернёт на Петроград весь Северный фронт.
И Николай Второй подписал отречение...
Гинденбург получил из Ставки Верховного командования русской армии подробности о происходящем: об аресте генерала Хабалова, о ликовании в Думе, о том, что толпы народа в Петрограде поют «Марсельезу» и в России создаётся Временное правительство во главе с князем Львовым.
Фельдмаршал Гинденбург, назначенный начальником Генерального штаба всей германской армии, долго размышлял обо всех этих событиях в России. Они как никогда служили интересам Германии. Гинденбург склонился над картой Восточного фронта, и карандаш в ого руке провёл новые синие стрелы. Они были направлены на столицу России, и главное — на Украину. Гинденбург знал: там хлеб и уголь — то, в чём так нуждается великая Германия.
Государственный переворот, а Краснов его иначе и не называл, опрокинул все прежние представления о незыблемости вековых устоев Российского государства. Пётр Николаевич принял решение об уходе из армии и подал прошение об отставке.