(не) зажигай меня
Шрифт:
Я нынче свободная лордова дочка, кнесинка по-местному наречию. Кнес – это тот же лорд, землевладелец. Его жена, стало быть, кнесса, а дети – кнесинки и кнесичи. Есть кнесы простые, а есть сиятельные, то государевы ближние родственники.
Мой дед – кнес обычный, да и волость его небольшая и далеко от столицы. Тем не менее, он приближен к государеву двору за свою мудрость и верность.
Считается он человеком зажиточным,
Но самое главное то, что дед мой – едва ли не самый сильный водный маг Славии. Матушка всегда говорила, что ей до отца далеко. А уж она одна из сильнейших известных мне магов. Каков тогда дед – мне представить страшно. Говорят, он когда-то пожар в Степи три дня без роздыху один удерживал. Вот это силища!
Жду- не дождусь, когда его снова увижу. Наверное, сейчас он покажется мне другим, не таким, как десять лет назад.
11. Дед
Дед раньше казался мне глубоким стариком, но теперь я знаю, что он не намного, всего на каких-то пять лет старше моего отца. Как странно – отец ведь не старик. Напротив, он видный мужчина: высокий, стройный, с широкими плечами и военной выправкой, с гривой седых волос. Ему и шестидесяти нет!
А кнес – мужчина грузный и бородатый, со светлыми волосами, стриженными «под горшок». То ли русые они у него, то ли пегие – и не поймешь, что почти седой.
Я его с первого взгляда и не признала. Зашел во двор какой-то мужчина в простом зеленом кафтане поверх расшитой рубахи, даже не подпоясанный. Портки полосатые в высокие сапоги заправлены, шапка с меховой оторочкой набекрень, борода лопатой – поди угадай, что кнес, а не купец какой-то или вовсе сапожник.
Вот когда побледнел и за могучую грудь в районе сердца схватился, да окликнул меня: «Милослава, дочка!» – тут я и поняла, что дед приехал.
Он, впрочем, свою ошибку быстро понял: не сказать, что я как две капли воды на мать похожа. Нос разве что одинаковый, брови да косы. Глаза у меня папины, щеки тоже с ямочками – от Оберлингов. А что худая – так и мама как тростинка, и отец не толстый.
– Волосы-то как у матери, – растерянно и грустно сказал дед и вдруг отвернул лицо. – Помню, нашел я косы ее…
Тут мне его жалко стало, сил нет: подошла, к груди прижалась.
А он меня стиснул в объятьях да троекратно расцеловал.
– Бедовая ты девка, Виктория! – заявил он весело. – Только явилась, а уж сразу в историю попала. Хорошо, что невредима осталась. Я как письмишко твоё получил да про ограбление узнал, так чуть не помер. Веришь-нет, сам на коня вскочил и помчался в Даньск. Вон Яра даже обогнал! Эх, староват я стал такие скачки устраивать: спину ломит теперь.
– Вы, дедушка, кокетничаете, – пожала плечами я. – Ничего вы и не старый. Сил полны.
Дед цепко ухватил пальцами мой подбородок, повертел лицо.
– Разговорчивая ты уродилась, да? Дерзкая? Мать-то тихоней была. Хорошо, что ты смелая. Нравишься ты мне.
Я потрогала подбородок. А мне что-то дед не больно по душе. Скользкий какой-то. А ведь мама предупреждала, а я не верила.
– Отец, ты бы шубу надел, – раздался от ворот густой мужской голос. – Опять спину застудишь!
Я выглянула из-за дедова бока: никак дядько мой объявился? Помню, лупцевала я его знатно, а он ничего, не жаловался. Терпел все мои выходки. Ай хорош детинушка! Высоким не вырос, не в кого – дедова жена Линда маленькая, как птичка – но сложен отменно. Кудри огнем горят, а кожа чистая, смуглая. Несправедливо, конечно: у меня весь нос конопатый, а у этого рыжего – ни одной веснушки!
Дядько Ярослав был меня всего на год старше – родился он уже после того, как мать в Галлию уехала. Оттого и заставляли его со мной возиться, когда я здесь гостила. Его, да сестрицу мою двоюродную Людмилу, дочь лесного оборотня Волчека. Всё лето мы втроем и бедокурили. Яр обычно вину на себя брал: и поле сожженое, и гусей испуганных, и битву на яйцах. Но вот свиней в телегу он придумал запрягать, я побоялась.
Сейчас стоял он с дедовой бобровой шубой в обнимку и рассматривал меня с самым серьезным видом.
– Что я вижу! – наконец, широко улыбнулся он. – И эта красавица – моя племянница? Та, что меня в речке едва не утопила? Та, что мне глаз яблоком подбила? Поверить не могу! А косы-то какие отрастила, гляди – оттаскаю!
– Догони сначала! – привычно огрызнулась я. – Рыжий-бесстыжий!
Мы переглянулись и расхохотались – словно и не было тех долгих лет разлуки. Яр сбросил шубу отцу, а сам шагнул ко мне и крепко обнял.
– Целоваться не будем, – предупредил он. – А то ты мне нос откусишь, волчица!
Конец ознакомительного фрагмента.