Не жалею, не зову, не плачу...
Шрифт:
увидел, как Нина Саблина из нашего класса целовалась с офицером из академии? У
меня даже голова закружилась. Вся школа знает, Нина ждёт, у них с Серёжей
Волковым из 10-го класса была любовь. Осенью он ушёл на фронт, она ему клятву
дала. Красивая девочка, а он значкист и поэт, очень любил её – и вот, пожалуйста,
стоит она с офицером и целуется. Вся школа, да что школа! – весь город знал: Нина
Саблина ждёт. Вот она какая, гляньте, с косами,
ресницами, ей скоро шестнадцать лет, она благородная. Ждать для девушки сейчас
самая высокая честь, выше звания Героя Советского Союза. Я наткнулся на них в
сумерках и быстро обошёл, готовый провалиться от огорчения и смятения.
Полагалось бы схватить камень и запустить изо всех сил с их сдвоенную башку,
чтобы только мозги брызнули. Я был смят, разбит, уничтожен, будто меня прошила
насквозь предательская пуля. Это стало последним свидетельством оскудения
нашего класса, нашей школы, мне там делать больше нечего. Мне вообще такая
жизнь не нужна. Если скажут сейчас – умри, я умру и не пожалею. Никому, я
думаю, не нужна такая жизнь.
Утром я долго не мог встать, слышал, как мать собиралась на
базар, гремела посудой, мыла бидончик, слышал, как Зоя и Валя ушли в школу, и
мать ушла, тихо стало в доме, а я всё лежал пустой и лёгкий. Некуда мне идти,
некуда мне спешить, сегодня моя жизнь на нуле. Кое-как встал, умылся холодной
водой, заглянул в чугунок на плите – каша из тыквы, на столе мятые бумажки
хлебных карточек, надо идти в ларёк. И обязательно в библиотеку, взять книгу о
каком-нибудь великом человеке, он поможет мне встать на новые рельсы.
Слышу, залаял Граф и застучало железо, возможно, пришла
почтальонша. «Пришла беда, отворяй ворота». Пойду и отворю, первым приму на
себя удар. Шагаю к воротам, впрочем, ворота – одно название, по всей нашей улице
одинаковые ворота и заборы, из латунной сетки с дырками в размер пятака. Эти
«дырки» военный завод пустил на патроны. Из сечки делали не только ворота,
заборы, но и всякие перегородки, нужники, курятники и всё, что хочешь. Смотрю
сквозь сетку и вижу – стоит Лиля, в синем пальто и в белой пушистой шапочке.
«Здравствуй!» – громко говорит она. Я остолбенел. Я долго её не видел. С того
самого дня, как перевёз их на Пионерскую. Но я не забывал её ни на одну минуту,
она была со мной постоянно. «Убери своего волкодава! – продолжала она весело. –
Я тебя во сне видела». Я отогнал пса подальше и повёл Лилю в дом. «Вернее, даже
не тебя, –
подняла варежку и показала на угол с улыбкой. Граф, дурак, заливается, взвизгивает,
чует мою радость. Прошли мы в дом, сели за стол возле окна. На плите чай, пахнет
чабрецом. Лиля в голубой вязаной кофточке нежного цвета, такая опрятная,
хорошенькая и такая уже зрелая девушка. Плечи округлые и груди, между прочим,
заметны. «Сказала тёте Мане про угол, она говорит: ты сходи, проведай, у него там
беда случилась. Вот я и пришла, выходит, напрасно?» Я вздохнул – эх, Лиля, Лиля,
мне всё нипочём, когда тебя вижу. Я сразу позабыл и приговор деду, и гибель дяди
Васи, и поцелуй Нины Саблиной.
«Моя мама спрашивает, почему ты к нам не приходишь?» –
«Не звали. Сам я не могу пойти». Снял я чугунок с плиты, угостил Лилю кашей.
«Как дела в школе? – спросила она. – Ты всё ещё, небось, отличник?» Почему
«небось», что за упрёк – небось, я был и впредь буду отличником. Но сказал я
совсем другое: «Мне надоело учиться, Лиля. Сегодня я перестал ходить в школу.
Сон твой в руку – отвалился угол моей души, я больше не ученик». – «А кто ты?» –
«Пока никто. Начну строить себя заново». – «Ты фокусник, Ванча». – «Хорошо
мальчишкам на Украине, в Белоруссии, они воюют и в пятнадцать лет, а мы тут
отсиживаемся». – «Cмотри, какой ты герой». – Она весёлая, а я правда хочу на
фронт, здесь у нас второстепенная полужизнь.
«Вообще-то и мне стало скучно учиться», – призналась
Лиля. Я сказал, что вспоминаю часто наш седьмой класс. «И нашу дружбу, – с
напором сказал я, спохватился, и решил сменить тему: – Хочу пойти на военный
завод, но мать пока не соглашается». Лиля тоже не согласилась – у них там такой
уровень, Ванча, ты сразу разочаруешься. И снова про седьмой класс, как
занимались в спортзале, как домой шли ночью, как я переносил её через Ключевую.
Намёками и недомолвками мы возвращали свою дружбу, радуя и лихорадя друг
друга уликами нашей связанности, прикованности. «А помнишь?.. А помнишь?..»
Если бы Лиля сейчас была в нашем классе, я бы со всеми этими Гуревичами –
Пуциковичами вёл себя иначе.
«А мне мама говорит, ну, где твой Ваня, на фронт, что ли,
ушёл?» – Лиля ждала бы меня, конечно. Я получил бы Звезду героя, и на вокзале
встречали бы меня пионеры с цветами и духовой оркестр. Мечта вполне