Неандертальский мальчик, или Большой поход
Шрифт:
Хорошо еще, что от подножия стены дальше вниз идет пологий склон, так что мы, сверзившись, благополучно докатываемся до самой хижины.
Зато дедушка Пузан лезет по стене проворно, как белка.
— Почему же толстяк не падает? — задается вопросом Щеголек.
— Это против всех законов природы, — замечает Умник, почесывая бородку.
— Нет, смотрите: тут своя хитрость, — вскрикивает
— И поглядите-ка на шкуры, которыми обернуты у него ноги, — подмечает Неандерталочка.
— Правда-правда: там вроде бы камешки… или мне кажется…
Забравшись на самый верх, этот непревзойденный скалолаз взирает вниз с насмешливой ухмылкой, поторапливает нас громовым басом:
— Видали, сопляки? Это не так трудно. Ну, вперед, по моим выбоинам.
Он бросает нам роговой крюк, и мы по одному начинаем восхождение.
На этот раз действительно легче — только, конечно, не для Кротика, который не видит выбоин, даже уткнувшись в них носом. Мы с Молнией делаем связку и поднимаем его наверх.
Поднявшись, мы оглядываемся вокруг: необъятная ширь голубого льда отделяет нас от перевала, который виднеется вдалеке, чуть ниже самой высокой вершины.
Снежный наст сверкает на солнце так, что режет глаза.
Хорошо еще, что у нас, неандертальцев, такие выступающие надбровные дуги и густые брови: чуть взъерошить их — и, пожалуйста, глаза прикрыты козырьком, который сама природа нам подарила.
— А… а это что такое? — лепечет Блошка, совершенно ошеломленная.
— Ледник, — отвечает дедушка Пузан. — Небольшой, незначительный ледничок.
— Небольшой?
— Незначительный?
— Ой!
— Но… как мы по нему пройдем?
Уголек, наш географ, уже зарисовывает это чудо природы.
Умник сверяется с дубинкой для записей и просвещает нас:
— Ледником называется пространство, покрытое льдом. Ледник обычно занимает более или менее обширную впадину. Лед, сползая вниз, трескается, образуя очень глубокие расщелины…
— Что еще за расщелины?
— Ракита… рама… расщелина. Расщелиной называется щель, которая образуется во льду. Красиво звучит!
— Не до красоты сейчас, объясни толково! — ворчит Щеголек.
— Здесь говорится, что некоторые расщелины такие же глубокие, как Пещера Без Дна, — заключает Умник.
— А… если… кто-нибудь… туда… сва… свалится? — заикается Блошка.
— Если кто-нибудь туда свалится, то разобьется, как яйцо, — объявляет наш учитель, — но мы не свалимся, потому что будем обуты в знаменитые башмаки для хождения по льду модели дедушки Пузана!
— Башмаки… для хождения но льду?
— Ну да. Это мое изобретение. Итак, достаньте по два куска твердой кожи…
Мы достаем.
— А теперь, — продолжает
Бусы из медвежьих зубов в большой моде среди ледниковых женщин, они к тому же очень дорогие: за иные дают две, а то и три шкуры росомахи.
Мы смотрим на ожерелья из зубов, а также на их владелиц; девочки в свою очередь бросают на нас косые взгляды.
Ясное дело, что они вовсе не намерены расставаться с украшениями.
— А если мы их не отдадим? — щебечет Неандерталочка.
— Не отдадите, и не надо, — бурчит дедушка Пузан. — Без медвежьих зубов вы не сможете изготовить башмаки для хождения по льду, поскользнетесь, попадаете в расщелину, и поминай как звали…
Блошка первая протягивает мне ожерелье, ее примеру нехотя следуют остальные девочки.
Тут дедушка Пузан учит нас, как изготовить эти знаменитые башмаки.
Вырезается кусок кожи по размеру стопы, острым кремниевым наконечником проделывается множество отверстий, и в каждое вставляется медвежий зуб; по бокам приделываются два кожаных ремешка и крепко обвязываются вокруг щиколотки.
Мы пробуем идти по льду.
Удивительно: с этими зубастыми подошвами, привязанными к нашей обычной обуви, мы больше не скользим.
Теперь мы готовы встретиться с ужасными расщелинами!
Мы идем гуськом по узким языкам льда. По обе стороны разверзаются пропасти, такие глубокие, что не видно дна.
— Не смотрите туда! — предупреждает дедушка Пузан. — Представьте себе, что вы гуляете по лугам вокруг стойбища. Спойте-ка лучше Песню Жизни — она вас развеселит, отгонит тяжелые мысли.
Мы поем. Но наши голоса срываются и дрожат, а взгляды так и притягиваются к темным ущельям.
И все же шаг за шагом мы продвигаемся по этому голубому аду. Тридцать крохотных черных точек, тридцать муравьев, движущихся к своей цели — к заснеженному хребту, разделяющему две долины.
Но вдруг…
Вдруг мы слышим радостный крик Кротика:
— Эй, глядите, пещера!
Потом — леденящий вопль, от которого волосы встают дыбом.
Когда мы оборачиваемся, Кротика больше нет — в единый миг расщелина поглотила его.
Мы бежим к тому месту, где он упал, но дедушка Пузан вопит во всю глотку:
— Стойте! Назад! Хотите тоже сверзиться туда?
Осколком кремня он делает выбоины вокруг жерла кратера, потом опускается на колени и осторожно подползает к краю.
— Он внизу, — сообщает учитель. — До дна не долетел… но долго ему не продержаться.
— Можно, я погляжу, дедушка Пузан? — спрашивает Молния.
Учитель отползает, уступая место старосте, и тот, удрученный, сообщает нам:
— Он соскользнул слишком далеко. У нас нет таких длинных ремней…