Небеса ликуют
Шрифт:
Незачем напоминать, что все его «добрые» поступки, подобные спасению жалких лицедеев от тюрьмы (которую они, без сомнения, заслужили), диктовались все тем же холодным расчетом. Дальнейшие события только подтверждают это.
Глава V
О достоинствах напитка, именуемого мате, дворянской чести, загадочной реке под названием Каллапка и бедной, бедной обезьяне.
Испанец: Ну ты, жалкий туземец! Не теряй ни минуты: почисть мои сапоги, подогрей вина
Илочечонк: А для чего мне делать все это?
Испанец: Да потому, что я — идальго, созданный Богом, чтобы мне служили такие, как ты. Слыхал ли ты про Адама? Так знай же: Господь создал испанских идальго ровно на день раньше, чем этого грешника! А будешь спорить, запрягу тебя вместо мула!
Илочечонк: А ну-ка, запряги ягуара!
Грохот был такой, что в первый миг мне почудилось, будто языческий бог Плутон в очередной раз разгневался и сотряс ни в чем не повинную землю. Не открывая глаз, я махнул рукой, сбрасывая противомоскитную сетку, другая же привычно вцепилась в штаны. Конечно, потолок легкий, из тонких веток, переложенных листьями, но если он упадет на голову…
— Ах, каналья! Да я тебе уши отрежу! Vieux Diable! Скажи своему хозяину, что, если мне не принесут вина, я разнесу весь этот поганый гадюшник!..
Снова грохот — Плутон не любит шутить. Но я уже проснулся. Противомоскитной сетки не обнаружилось, равно как и москитов, вместо сухих листьев над головой темнели толстые закопченные балки, да и Плутон, судя по голосу, оказался куда более безобидным.
— Я научу вас, чертей, как надо обращаться с французским дворянином!
Утро. Белая известка стен, красная черепица неровных крыш за окном. Моему соседу по гостинице не принесли вина.
— Я вас научу!..
Быстрые шаги — коридорный спасался бегством. Я нырнул в штаны и открыл дверь.
Невысокий худощавый синьор с короткой бородкой клинышком стоял подбоченясь, олицетворяя собой одновременно Гнев, Досаду и Жажду. Босые ноги попирали осколки ночного горшка. Именно им Плутон кидал в стену.
— К-канальи!
Заметив меня, Плутон, ничуть не смутившись, поклонился с немалым изяществом, чему нисколько не помешала длинная ночная рубашка.
— Доброе утро, — улыбнулся я.
— О, мой дорогой сосед! — Плутон сверкнул яркими голубыми глазами и брезгливо отбросил голой пяткой попавший под ногу осколок. — Я в отчаянии от того, что разбудил вас, но этот каналья хозяин!..
Плутона звали Огюстен дю Бартас, и он умудрился задолжать здешнему заведению за три недели. Об этом я узнал в первый же день, как поселился в «Форуме Траяна».
— К тому же вчерашняя жажда, которую пришлось заливать здешним мерзейшим пойлом, обратилась, о мой дорогой сосед, в такую сушь, по сравнению с которой пустыни Берберии поистине ничто! Так мне принесут выпить или нет? Ну что же это творится?
— Ужасно! — поспешил согласиться я, невольно сочувствуя бедняге Плутону. — Мате выпьете? В таких случаях изрядно помогает.
Кувшин с горячей водой уже стоял у моей двери. Здешняя прислуга умеет быть обязательной — если им не должать, само собой.
— Мате? — Голубые глаза удивленно моргнули. — А-а, все равно! Вы спасаете меня, о мой дорогой друг! Позвольте мне лишь одеться, ибо в гневе я совершенно забылся. Кстати, вы не видели моего слугу?
Его слуга, рябой нескладный малый, бежал еще неделю назад, опасаясь умереть с голоду в такой компании. Кажется, славный дю Бартас никак не мог поверить в его измену.
Сухая тыквочка, трубочка-бомбилья, ситечко.
— Прошу вас, синьор дю Бартас. Только осторожно — горячий.
Плутон не без опаски глотнул, подождал немного, прислушиваясь к новым ощущениям, снова взялся за бомбилью.
— Гм-м-м?!
— Пейте, пейте! — подбодрил я. — Помогает даже после целого кувшина тростниковой водки. А пульке — это вам не здешнее вино.
— Действительно.
Славный синьор, то есть, конечно, не синьор — шевалье дю Бартас удовлетворенно вздохнул, откинулся на спинку кресла.
— Уже лучше! Но, мой дорогой друг, ведь это трава!
— Листья, — улыбнулся я. — Дерево называется йерба. Издалека оно очень похоже на нашу липу.
Но из листьев липы мате не сваришь. Увы, мой запас уже на исходе. А жалко!
Наконец тыквочка была осушена. Славный шевалье дю Бартас удовлетворенно вздохнул, проведя крепкой ладонью по сразу же покрасневшему лицу.
— Кажется, вы спасли меня, о мой дорогой друг, синьор де…
— Гуаира, — подсказал я.
В свое время я, конечно, представился, но моему соседу было не до новых знакомств.
— Дорогой синьор де Гуаира! Да пошлет Господь вкупе со Святым Христофором мне возможность отблагодарить вас сторицей! Если бы какое-то чудо позволило нам перенестись в мой славный замок, что находится в Пикардии…
Он глубоко вздохнул и пригорюнился. Я уже догадывался, что чуда не случится. Моему соседу не скоро доведется увидеть родную Пикардию.
— Увы, этот проклятый Мазарини, жалкий паяц, лакеишка с поротой задницей…
Лакеишка с поротой задницей, он же Его Высокопреосвященство Джулио Мазарини, совсем недавно вернулся в славный город Париж. Фрондеры проиграли.
— Поверите ли, дорогой друг, этот арлекин посмел поднять руку даже на принцев крови! Даже мой покровитель доблестный принц де Бофор едва сумел сберечь на плечах свою голову.
Голову принц де Бофор сохранил, вовремя договорившись с арлекином, а вот друзьям принца пришлось туго. Моему соседу не повезло.
— Поэтому я буду вашим вечным должником, мой дорогой де Гуаира, и если какой-нибудь случай даст мне возможность… Увы, сколь горька чужбина!
Он вздохнул, прикрыл глаза, по тонким губам скользнула горькая усмешка.