Небеса ликуют
Шрифт:
Я втолкнул фиолетовую сутану в комнату, бросил на табурет, хлопнул дверью.
— Вы что, ополоумели? Кто вас прислал, болван? Прыщи на его носу побелели. Дрожащая ручонка нырнула за пазуху, доставая свернутый в трубочку листок.
— М-монсеньору Адаму де Гуаире!.. Я — брат Азиний, смиренный брат Азиний…
Я хотел вновь приложить его, но вовремя заметил печать. Знакомую сургучную печать на красном шнурке.
Его Высокопреосвященство Франческо Инголи не забыл обо мне.
Читал я долго — сперва раз, затем второй. Вроде и язык итальянский, и буквы знакомые…
— Не понимаю,
— Истинно так, монсеньор! — радостно подтвердил попик. — Послан я, дабы споспешествовать вам, равно как и спутникам вашим. Споспешествовать — и помощь оказывать, какая мне по силам. В своей неизреченной милости Его Высокопреосвященство призрел меня, скромного брата, и, вызволив из узилища, доверил ехать в земли барбарийские, дабы узреть, яко воссияет там святость…
— Стойте! Стойте! — взмолился я. — Какое узилище? Какая, к черту, святость?
Брат Азиний скромно потупил очи и поспешил перекреститься.
— Та святость, монсеньор, что от святых, избранников Господних, истекает. Ибо сказано: яко же душа святого в горнии выси исходит, то Небеса ликуют!
Бог весть, кто сказал это! Небеса ликуют… Не беса ли куют? [14]
— Церковь наша святыми, яко колоннами коринфскими, изукрашена. А посему поручено мне изыскать в Рутении праведников, что жизнию святою прославились, а тако же мучеников, за веру пострадавших. И теми примерами укрепить в пастве послушание, среди пастырей же — рвение…
14
Каламбур Сергея Федина.
Его Высокопреосвященство явно решил мне отомстить.
За гитару.
— Значит, святых искать будем? — вздохнул я. — А при чем тут узилище?
Он вновь опустил очи долу, шморгнул носом.
— Грехи… Каждый грешен, монсеньор! Искусил меня бес, и согрешил я тремя органами чувств: увидел, услыхал, коснулся…
— Денег?
— Ни Боже мой! — Он даже подпрыгнул. — Не грешного злата, но некоего отрока, летами юного, видом же ангелоподобного…
При этих словах брат Азиний почему-то причмокнул.
— Ясно, — констатировал я. — Ну что же, добро пожаловать! Прежде всего не смейте называть меня монсеньором…
— У меня хорошая новость, шевалье, — сообщил я, входя в комнату. — Кажется, проблема с сапогами решена.
— Отменно! — Дю Бартас ничуть не удивился. — Mon Dieu! Да за это надо выпить! Хотя нет, мы еще не пили за вашу гитару!
Подарок Франчески лежал тут же — роскошный, переливающийся перламутром. Мне даже не хотелось думать, сколько ей пришлось заплатить за такое сокровище.
Впрочем, перламутр — ерунда.
Гитара звучала… Бог мой, как она звучала!
— Но выпьем мы не прежде, дорогой друг, чем вы сыграете! Parbleu! Я чувствую, в пути нам не придется скучать!
Сыграть? Почему бы и нет? Я осторожно взял гитару, прижал к груди, тронул чуткие струны — и пожалел, что с нами нет Коломбины.
— Это испанская песня, шевалье. Она называется «Облако Южный Крест»…
Отец Гуаира в восторге от своей палаческой работенки. Вместе с тем он сильно заблуждается в степени своих успехов. Ни о какой моей покорности и речи не шло. Он прав в одном: в том, какие чувства я к нему испытывал в те дни. Впрочем, за эти полвека они ничуть не изменились.
Конечно же, я никого не выдавал. Арест моего брата последовал по просьбе испанской Супремы, что же касается остальных, то это были не друзья, а совершенно посторонние люди.
Автор не только склонен приукрашивать свои деяния (и злодеяния), но часто элементарно лжет.
Приведу пример.
Его взаимоотношения с этой жалкой комедианткой (с которой побрезговал бы якшаться любой порядочный человек) вовсе не были столь безобидными. Отец Гуаира не упомянул, что тем утром, перед тем, как он ее выгнал, вероятно, удовлетворив свою гнусную похоть, к нему зашел я. Не люблю подглядывать в замочную скважину, но ради истины отмечу, что они вовсе не сидели на его ложе. Упомянутая комедиантка, совершенно обнаженная, спала, укрытая покрывалом, а отец Гуаира стоял у окна.
Выводы делайте сами.
Впрочем, похоть — не единственный его порок. Я почти уверен, что убийство в доме Дзаконне не обошлось без его участия.
И вот почему.
Отец Гуаира знал некоторые подробности убийства, о которых просто невозможно догадаться («она умирала долго — и страшно»). Откуда?
Он знал, что убитая — не Климена (что выяснилось значительно позже). Опять-таки откуда?
Судя по всему, во время оргии с комедиантами и после нее распутный поп оказался слишком болтлив. А иезуиты, как известно, не терпят живых свидетелей. Кроме того, эта комедиантка знала о его участии в дуэли.
Он действительно испугался, увидев Франческу. Почему? Да потому, что, живая, она могла его изобличить, в том числе сообщить властям о его истинной роли в этой кровавой трагедии. Иезуит боялся не призрака мертвеца, а призрака разоблачения.
Особо следует сказать о Гуаире, о которой столь часто вспоминает автор.
Иезуиты вот уже почти целый век откровенно лгут, представляя свой парагвайский эксперимент в качестве попытки создания Нового Мира.
Смешно — и страшно.
Правда же в том, что на берегах Парагвая столкнулись две шайки рабовладельцев: испанские плантаторы и иезуитские «ловцы человеков». Отсюда их вражда. Порядки же в иезуитских редукциях ничем не лучше, чем в энкомиендо. Достаточно напомнить, что эти поборники мракобесия учат индейцев только четырем действиям арифметики и умению подписывать свое имя. Совершенно очевидно, что создание «самоуправления», отмена смертной казни и телесных наказаний, «защита» от испанцев, театр и праздники — это лишь способ обмануть бедных «инфлиес», дабы заставить их трудиться на благо Общества.
Недаром в начале своего путешествия отец Адам вел в Амстердаме переговоры с Ост-Индской компанией. Вот какому богу служит он и ему подобные! Я не говорю уже о том, что идея «социального равенства», изложенная в писаниях фанатика Мора и еретика Кампанеллы, порочна по своей сути.
Это и так очевидно.
И наконец о некоторых частностях.
Об отце Адаме, лжеце, распутнике и гордеце, читатели уже имеют определенное представление. Добавлю лишь, что сей иезуит напрасно мнил себя (что очевидно) Аполлоном. На самом деле его внешность могла вызвать только смех — длинноногий, длиннорукий, смуглый, он в самом деле весьма смахивал на гнусную обезьяну из американской сельвы.