Небеса любви
Шрифт:
– Прошу прощения, – с усмешкой сказал Паскаль. – Я и забыл, что ты вот уже десять лет стоишь одной ногой в могиле.
– Не обязательно мне дерзить, мальчик. Мне хватает дерзостей Чарлза и прочих детей. Ни капли уважения к старшим. Совсем отбились от рук. И родители им во всем потакают. Куда подевались хорошие манеры? Одни только дерзости, но это у них называется «прогрессивными взглядами», вот так-то!
– Да ты ли это, Бинкли?! – с улыбкой воскликнул Паскаль. – Неужели ты хочешь сказать, что дети графа далеки от совершенства?
– Какое
– За детьми?
– Конечно, нет. За детьми я гоняться не стану, но лягушек среди моих барвинок я точно не потерплю. Мне, старику с больной спиной, и полоть-то тяжело, что уж говорить о том, чтобы ползать на четвереньках за прыгающими лягушками. О достоинстве я вообще молчу… – Старик нахмурился, помолчал немного и изрек: – Значит, ты решил вернуться в мир. Почему?
– Мне просто не оставили выбора, – со вздохом ответил Паскаль.
Старик снова помолчал, потом спросил:
– Но что же все-таки случилось? Должно быть, что-то серьезное. Люди просто так не скачут из страны в страну, тем более – из мира в монастырь и обратно.
Паскалю уже надоело рассказывать одну и ту же историю, но он все же повторил ее еще раз для Бинкли. Старик молча слушал, ни разу не перебив Паскаля. Дослушав до конца, кивнул – и ни слова не сказал.
– Ну, что скажешь? – спросил Паскаль, которому было немного не по себе под пристальным взглядом старого дворецкого.
– А чего ты ждешь? Сочувствия? Нет, парень, сочувствовать я тебе не стану. Так ради чего же ты пришел ко мне на самом деле? – Бинкли принялся постукивать пальцем по столу, то и дело двигая кустистыми бровями.
Паскаль едва не рассмеялся – так забавно выглядел сейчас старик – брови его напоминали двух рогатых жуков, уставившихся друг на друга.
– Говори же, – буркнул Бинкли. – Я не могу ждать до вечера. У меня дел полно.
– Я не рассчитывал на твое сочувствие, – ответил Паскаль. – Я пришел за советом.
– Хорошо, ты его получишь. Так вот, теперь ты, хочешь того или нет, – теперь ты женатый человек и должен заботиться о своей жене. Вот этим и займись. И хватит себя жалеть.
– Но брак никогда не входил в мои намере…
– Чепуха, – перебил Бинкли. – Ведь ясно же как день: Господь не хотел, чтобы ты стал монахом и запер себя в монастыре. Господь хочет, чтобы ты применил свои таланты здесь, в миру. Поэтому он и направил тебя на угодный Ему путь. И именно поэтому ты теперь здесь, с нами. И ты ничего не сможешь изменить.
– Как странно… – пробормотал Паскаль. – Ведь ты сейчас сказал то же самое,
– Не знаю я никаких Бенетардов, но я точно знаю, что в монастыре тебе не место. И будь у меня такая возможность, я бы так и сказал твоему настоятелю.
– Меня никто не удерживал в монастыре против воли. Я просто работал там, и тебе это прекрасно известно. Деревья и кусты сожгли во время революции, и я поставил перед собой задачу вернуть садам прежний цветущий вид. На это ушел год. И еще год на то, чтобы убедиться в том, что все растения прижились и задуманное воплотилось в жизнь. Если честно, то я задумывался над тем, не принять ли постриг, но в конце концов пришел к выводу, что не чувствую к этому особого призвания.
– Неудивительно, – кивнул старик. – Если бы Господь хотел призвать тебя к себе, не стал бы Он выбрасывать тебя из моря прямо на наш порог. Значит, ты нужен Ему здесь, в миру. – Бинкли вновь принялся барабанить пальцами по столу. – Кто-то должен вправить тебе мозги, а лорд Рейвен слишком деликатен, чтобы помешать тебе «себя искать», как вы, нынешняя молодежь, это называете.
– Вот как?… – пробормотал Паскаль.
– Да, именно так. Знаешь, иногда мне кажется, что Господь, наделяя тебя дарами, забыл снабдить тебя здравым смыслом. Лорд Рейвен, добрая душа, официально тебя усыновил, а ты из глупого упрямства отказываешься взять его фамилию и хоть фартинг его денег. Мог хотя бы принять в дар Роуэнз-клоуз, который тебе столько раз предлагали. Да-да, я все об этом знаю, так что не удивляйся.
Паскаль раскрыл рот, но так ничего и не сказал. А старик тем временем продолжал:
– Я могу понять, почему ты так себя ведешь, и лорд Рейвен тоже все понимает. Но понимать – не значит оправдывать. А теперь ты говоришь, что не возьмешь ни фартинга из приданого жены – твоей жены, а не чужой!
– Это так, Бинкли, – сквозь зубы процедил Паскаль. – Так какой же вывод?
– А вывод такой, что ведешь ты себя как баран. Как баран, раздувшийся от гордости. Разве что слепой этого не увидит. И перестань катать по столу крошку, – в раздражении добавил старый дворецкий. – Ты вотрешь ее в стол, а мне потом неделю ее оттуда выскребать.
Паскаль вздохнул и положил хлебную крошку на тарелку.
– Ты спрашиваешь, что тебе следует делать со строптивой дочкой герцога, а сам понятия не имеешь, куда тебе податься и чем зарабатывать на жизнь. И при этом у тебя – ни гроша за душой! К тому же ты еще заявляешь, что не можешь тут остаться! Только дурак может так говорить.
– Да, я знаю, – кивнул Паскаль. – И в этом – корень всех моих проблем. Я и впрямь дурак, но, возможно, не настолько, как тебе кажется. Потому что за моим решением стоят кое-какие соображения. Ведь если у Элизабет – да и у меня тоже – еще не все потеряно, то мы ради собственного же спасения должны бежать как можно дальше от светских салонов и ото всей английской аристократии.