Небеса в смятении

Жижек Славой

Как может человек быть спокоен, зная, что в метро Мехико, без использования которого трудно добраться на работу, за считанные месяцы были похищены тысячи женщин и что все это происходило публично и средь бела дня? И если вас не похитили, вы должны учитывать очень высокую вероятность того, что на вас нападут или что вы столкнетесь с каким-либо проявлением насилия. Именно по этой причине в поездах есть отдельные вагоны только для женщин, но все равно находятся мужчины, которые садятся в эти вагоны.

Возможно, Мексика – крайний случай, но это всего лишь экстраполяция тенденций, наблюдаемых повсюду. Мы живем в обществе, где чудовищное мужское насилие не залегает где-то глубоко, а бурлит у самой поверхности, и ясно одно: политкорректностью его не победить. Что также делает Мексику важным примером, так это тайная солидарность между этой упорно сохраняющейся мужской жестокостью и государственным

аппаратом, который, как мы надеемся, защитит нас от нее. Как говорит Сантильяна Ортис, наблюдается своего рода формирование жестокого общества безнаказанности, в котором государство принимает участие в насилии. Во многих преступлениях, совершенных в последние годы в Мексике, непосредственно замешаны государство и его должностные лица или полиция. Через судей или тех, кто работает в системе правосудия, государство гарантирует всеобщую безнаказанность в этой стране.

Ужасающая картина «всеобщей безнаказанности» – это правда новой волны популизма, и только широкая мобилизация народа достаточно сильна, чтобы противостоять этому непристойному соучастию государства и гражданского общества. Вот почему продолжающиеся протесты по всему миру выражают растущее недовольство, которое не может быть канализировано через сложившиеся формы политического представительства. Однако мы ни в коем случае не должны восхвалять эти протесты за то, что они дистанцируются от традиционной политики. Здесь предстоит сложная «ленинская» задача: как организовать растущее недовольство во всех его формах, включая экологические и феминистские протесты, в крупномасштабное скоординированное движение. Если мы потерпим в этом неудачу, то нас ждут постоянные чрезвычайные положения и гражданские беспорядки.

4. Опасность кофепития с Ассанжем

В четверг, 21 ноября 2019 года, я посетил Джулиана Ассанжа в британской тюрьме Белмарш, и одна маленькая деталь, незначительная сама по себе, показалась мне символом того, как функционируют тюрьмы, уважительно относящиеся к нашему (посетителей и заключенных) благополучию и правам человека. Все охранники были очень любезны и неоднократно подчеркивали, что все, что они делают, делается для нашего же блага. Например, несмотря на то, что Ассанж уже отбыл свой срок и остается в тюрьме ради обеспечения его безопасности, он находится в одиночной камере двадцать три часа в сутки, вынужден принимать пищу в одиночестве в своей камере, а когда ему разрешают выйти на один час, он не может взаимодействовать с другими заключенными, и общение с сопровождающим его охранником сводится к минимуму. Чем же обусловлено столь суровое его содержание? Объяснение, которое мне дали, было предсказуемым: это для его же блага (поскольку он предатель, которого многие ненавидят, на него могут напасть, если он смешается с другими людьми…). Но самый безумный пример такой заботы о «нашем благе» произошел, когда сопровождавший меня помощник Ассанжа принес мне стаканчик кофе, который поставили на стол, за которым сидели мы с Джулианом. Я снял со стаканчика пластиковую крышку, сделал глоток, а затем поставил стаканчик обратно на стол, не закрыв крышку; ко мне сразу же (через две или три секунды) подошел охранник и подал мне знак жестом руки (очень любезно, ведь это была самая гуманистическая тюрьма, какая только бывает), что я должен снова закрыть крышку. Я сделал, как мне велели, но был немного удивлен этим требованием и, выходя из тюрьмы, спросил кое-кого из персонала, в чем причина. Объяснение, конечно, снова было доброжелательным и человечным – что-то вроде: «Это для вашего же блага и защиты, сэр. Вы сидели за столом с опасным заключенным, вероятно, склонным к насильственным действиям, и мы увидели между вами открытую чашку горячего кофе…» Я почувствовал тепло в своем сердце от того, как хорошо меня защищали: только представьте, какой угрозе я мог бы подвергнуться, если бы навещал Ассанжа в российской или китайской тюрьме; охранники, несомненно, проигнорировали бы эту благородную меру безопасности и не уберегли бы меня!

Мой визит состоялся через пару дней после того, как Швеция отказалась от своего требования об экстрадиции Ассанжа, четко признав после дальнейшего допроса свидетелей, что оснований для судебного преследования нет. Однако это решение не было лишено зловещей подоплеки. Когда есть два требования об экстрадиции человека, судья должен решить, какое из них первично, и если была бы выбрана Швеция, то это могло поставить под угрозу экстрадицию в США (она могла быть отложена, общество могло высказаться против…). Теперь, когда только США просят об экстрадиции, ситуация стала гораздо яснее.

Итак, сейчас самое время задать простой вопрос: действительно

ли Швеции нужно было восемь лет, чтобы допросить пару свидетелей и таким образом доказать невиновность Ассанжа (разрушая его жизнь в течение этого длительного периода и способствуя подрыву его репутации)? Теперь, когда ясно, что обвинения в изнасиловании были ложью, ни шведские государственные органы, ни британская пресса, причастные к диффамации Ассанжа, не потрудились принести однозначные извинения. Где все те журналисты, писавшие, что Ассанж должен быть экстрадирован в Швецию, а не в США? Или, кстати, те, кто лепетал, что Ассанж параноик, что его не ждет никакая экстрадиция, что если он покинет посольство Эквадора, то выйдет на свободу через пару недель в тюрьме, что бояться ему нужно лишь собственного страха? Это последнее утверждение является для меня своего рода отрицательным доказательством несуществования Бога: если бы существовал справедливый Бог, то молния поразила бы автора этого непристойного парафраза знаменитой остроты Франклина Рузвельта времен Великой депрессии.

Поскольку я уже упоминал Китай, то не могу удержаться и не напомнить читателям, что именно вызвало массовые протесты в Гонконге, продолжающиеся уже несколько месяцев: это было условие Китая о том, чтобы Гонконг принял закон, обязующий власти Гонконга выдавать своих граждан Китаю по первому требованию. Теперь мне кажется, что Великобритания даже больше подчинена США, чем Гонконг – Китаю: британское правительство не видит проблемы в том, чтобы выдать США человека, обвиняемого в политическом преступлении. Требование Китая более оправдано, поскольку Гонконг все-таки является частью Китая, в рамках формулы «одна страна, две системы». Очевидно, что отношения между Великобританией и США укладываются в схему «две страны, одна система» (американская, разумеется). Брекзит продвигается как средство утверждения британского суверенитета, и теперь, на примере Ассанжа, мы уже видим, к чему сводится этот суверенитет – к подчинению требованиям США.

Настало время для всех честных сторонников Брекзита решительно выступить против экстрадиции Ассанжа. Сейчас перед нами не какой-то незначительный юридический или политический вопрос, а нечто, касающееся основного смысла нашей свободы и прав человека. Когда же широкая общественность поймет, что история Ассанжа – это история их самих и что их собственная судьба в большой степени зависит от того, будет ли он экстрадирован или нет? Мы должны помочь Джулиану не из некой абстрактной гуманитарной озабоченности и сочувствия к несчастной жертве, а по причине беспокойства о собственном будущем.

5. Анатомия переворота: демократия, Библия и литий

Хотя я десять с лишним лет был убежденным сторонником Эво Моралеса, должен признать, что, узнав о неразберихе после спорной победы Моралеса на выборах 2019 года, я засомневался: не поддался ли он авторитарному искушению, как это случилось со многими радикальными левыми у власти? Однако через день или два все стало ясно.

Размахивая огромной Библией в кожаном переплете и объявляя себя временным президентом Боливии, Жанин Аньес, второй вице-президент Сената, заявила: «Библия вернулась во дворец правительства»⁸ и добавила: «Мы хотим быть демократическим инструментом интеграции и единства». Однако в состав переходного кабинета, приведенного к присяге, не вошел ни один представитель коренного населения. Это говорит само за себя: хотя большинство населения Боливии составляют представители коренных или смешанных рас, до прихода к власти Моралеса они были де-факто исключены из политической жизни и ограничены ролью молчаливого большинства, которое делает грязную работу общества, находясь в тени. То, что произошло с Моралесом, явилось политическим пробуждением этого молчаливого большинства, не вписавшегося в систему капиталистических отношений. Они еще не были пролетариями в современном смысле этого слова, а сохраняли свои досовременные племенные социальные идентичности. Вот как Альваро Гарсиа Линера, вице-президент Моралеса, описал их судьбу⁹:

«В Боливии продукты питания производились местными фермерами, здания и дома строились местными рабочими, улицы убирались коренными жителями, элита и средний класс доверяли им заботу о своих детях. Однако традиционные левые, казалось, не обращали на это внимания и занимались только рабочими крупной промышленности, игнорируя их этническую принадлежность».

Чтобы понять коренных жителей Боливии, мы должны представить всю историческую тяжесть их затруднительного положения: они пережили, возможно, величайший геноцид в истории человечества, их общины уничтожались испанскими и английскими колонизаторами Америки.