Шрифт:
Он попробовал подняться и захлебнулся болью. Тело конвульсивно дёрнулось — Роберт, упираясь коленями, прополз немного вниз по склону и упал без сил. Боль гнездилась во всём теле, источив его, будто жук-короед дерево. Особенно трудно было дышать. Казалось, в груди засел клубок колючей проволоки: при каждом вдохе колючки вонзались там в нечто нежное и растерзанное.
Во что бы то ни стало надо было спуститься к Западне.
Там погибель, а значит — спасение. От всех страданий и мук, от безысходности его нелепой жизни.
Он хотел сплюнуть, но слюна слабо запузырилась
«Когда-то с тобой уже так было...» — шепнула всё та же клеточка.
Роберт с тоской смотрел, как неуклюже ворочается среди пылающих деревьев аспидно-чёрный Змей. Плазменный червь всё ещё околачивался возле шахты подземной электростанции. Он заметно ослаб, пробиваясь на волю сквозь толщу бетона, и был страшно голоден. На фоне сожжённой травы Змей сиял первозданной тьмой, которую уже постепенно поглощало облако инея. Змей насыщался, заглатывая всё подряд — солнечную энергию, тепло, радиоволны, перед тем как вновь взорваться выбросом, истратить себя. Надо во что бы то ни стало подползти к нему поближе. А может, смилостивится сам. Змей: повернёт в его сторону, приблизится к нему, своему хозяину? О, тогда всё будет просто. Вспыхнут сухая трава и обломки планера, уйдёт боль. А главное, сгинет память, покинет это полумёртвое тело. Превратится в ясный огонь.
«Когда-то с тобой уже так было. Похоже... — настойчиво повторила клеточка. — Помнишь, ты от нечего делать поехал с альпинистами в Кордильеры... Это было лет десять назад. На зимнее восхождение. Помнишь? Ты случайно сорвался на снежном склоне, уже на спуске, на подходе к низкорослым сосенкам. Да, тогда тебя тоже хорошенько шмякнуло. Вот почему тебе знакома эта боль... Правда, ты тогда не искал смерти... Это твоя четвёртая боль, Роберт. Две драки в колледже, случай в горах и вот сейчас. Хотя, похоже, тебе скоро станет легче...»
«Нет! — мысленно воскликнул он. — Только не сейчас. Ещё немножко. Я должен дождаться... Дождаться, пока Змей не сожрёт всё, что ему полагается... И почему всё время Роберт и Роберт? Меня зовут иначе. Это кличка, глупый псевдоним — не более. Меня зовут...»
Он так и не смог вспомнить своё настоящее имя.
С некоторым удовлетворением Роберт подумал, что провалы в памяти, наверное, условный сигнал для мозга. Пора, мол... А ещё он подумал:
«Хорошо как. В небе всё началось, в небе и кончилось. А умирают все одинаково — на земле. И Бланка, и я...»
Он как будто вновь увидел её. Улыбнулся, потянулся к девушке. Ведь настоящая жизнь для него началась только после встречи с Бланкой, несколько недель назад. Началась и уместилась вся без остатка в эти несколько недель. А раз так, то и вспоминать было почти нечего. Уж больно короткой получилась жизнь.
НАВАЖДЕНИЕ
Роберт полулежал в кресле и тупо смотрел в иллюминатор. Его подташнивало, и он время от времени прикладывался к термосу с ледяным кофе. Кофе помогал слабо.
«И надо же было вчера так надраться», — Роберт поморщился. В нём бродило беспричинное раздражение. Бродило
Самолёт-лаборатория шёл ровно. В пустом салоне тускло светились приборные щитки да изредка позвякивал коньячный прибор посреди овального стола для экстренных совещаний, «мозговых атак» и всякой прочей ерунды, которой нормальные люди занимаются исключительно на земле.
«Хоть бы Хьюза чёрт в компанию послал, — подумал Роберт и сам себя похвалил за шутку. — Ну кто ещё может послать Хьюза в компанию?»
Представив почтительно-наглую физиономию полковника, он невольно покосился в сторону стопки гигиенических пакетов. «Да, Хьюз — не мятный леденец. Зато парочка словесных дуэлей с ним — и ты уже в рабочей форме. Желчь кипит, а разъярённый мозг, как кошка, взлетает на любой забор из формул. Даже самых колючих...»
Полуторачасовое воздушное путешествие близилось к концу. В разрыве туч мелькнула кромка океана, буро-зелёная масса Опухоли (так называли место испытания генной бомбы), рябая, если смотреть сверху, солончаковая степь. Теперь ещё двадцать минут полёта — и встречай, Западня, своего шефа по научным вопросам.
Луч солнца защекотал ему щеку, Роберт повернулся к иллюминатору. Впереди и везде сияло небо. Особой прозрачности и голубизны, чуть выцветшее от обилия света. А под крылом расстилалась бескрайняя равнина облаков.
«Какие там облака, — улыбнулся про себя Роберт, прищуривая глаза от белого блеска. — Просто поле. Заснеженное поле. Вон и сугробы, и ветер позёмку метёт — космы развесил. А вот и наша тень. Тень самолёта на снежной целине. Там, где тень, там и твердь. О, это уже смахивает не на позёмку, а на настоящую вьюгу...»
И в этот миг он увидел... лыжницу!
Девушка в чёрном свитере и старых джинсах внезапно выскочила из-за холма облака и, увидев перед собой стальную птицу, испуганно метнулась в сторону.
— О господи! — воскликнул Роберт. Он схватил бинокль, бросился к другому иллюминатору. Наваждение не исчезло. Теперь он успел разглядеть даже смуглое лицо беглянки, дрожащие от растерянности губы, смоляные волосы, туго стянутые на затылке. Заметил он и её «лыжи» — какие-то примитивные конструкции из двух согнутых палочек или трубок, обтянутые то ли плёнкой, то ли тонкой тканью. Скорее всего это были вовсе не лыжи, а ласты, потому что девушка не скользила на них, а резко и сильно отталкивалась, будто ныряльщик, стремящийся поскорее уйти в глубину.
И она ушла. Нырнула в белое кипение облаков — и исчезла.
Роберт потряс похмельной головой, зажмурил и вновь открыл глаза. Что это? Что это было? Новый вид спорта? Ведьма? А может, белая горячка?
Первой, кого он встретил в административном корпусе, была Эвелина.
— Шеф. — Она легко остановила Роберта, заслонив своим крупным телом чуть ли не половину коридора. — Вашу ручку, шеф. Не забудьте — послезавтра плановый осмотр.
Пульс Эвелина считала смешно и непосредственно: рот полуоткрыт, а губы чуть вздрагивают — как бы в такт ритму чужого сердца.