Небесная подруга

Харрис Джоанн

— Я собираюсь выпить кофе. Думаю, что это будет долгая ночь. Может быть, к моему возвращению вы выдумаете сказку получше. Я подожду. Я люблю сказки.

Полицейские вышли из комнаты и захлопнули дверь.

Я ждал, уверенный, что инспектор скоро вернется. Подумал о кофе и воспользовался уборной, пока было время.

Часа на полтора я задремал, а потом меня разбудил звук шагов. Кто-то шел по коридору, едва касаясь плиток пола. Я отметил, что у инспектора очень легкая походка. Шаги умолкли перед дверью камеры, я услышал, как кто-то брякает

ключами, открывает замок. Я лениво смотрел, как открывается дверь, и вдруг застыл.

В дверях стояла Элейн.

Она пришла босиком, с посиневшими от холода ногами, одетая во что-то вроде больничной рубашки с завязками на боку. Лицо было еще бледнее обычного, рот измазан кровью, словно она насыщалась слишком жадно, и струйка крови текла по внутренней стороне ноги, оставляя широкий темно-красный след. Волосы спутаны, под глазами круги. Потрясенный, я понял: одежда Элейн — вовсе не больничная рубашка.

Что-то спасло меня от шока. Верить в вечную жизнь теоретически — это одно, но видеть, как умершая женщина восстает из мертвых, — совершенно другое. Голова закружилась, я ахнул и подумал: вот и еще одна поездка на призрачном поезде Розмари.

Элейн безмолвно подозвала меня. Не испытав, вы никогда не поймете неотвратимости этого призыва, его неодолимой власти. Точно так же статуя мертвого командора звала Дон Жуана на последнюю трапезу. Отказать невозможно. Я встал в полуобмороке, хотя уже привык к ужасам, и без слов пошел за ней по коридору. Дверь в морг была приоткрыта, и я заглянул туда, проходя мимо. Все было так, как я себе и представлял: белая плитка, резкий электрический свет, полдюжины столов для тел, журчание воды в канавках вдоль стен. Я шел за Элейн в основное помещение участка и тер глаза. Под веками распускались темные цветы.

Комната походила на лавку мясника. Два человека лежали на полу навзничь, в лужах липкой крови. Один из них, сопротивляясь, ударился о стену — на белой краске остались отпечатки ладоней и тела, как скверный негатив. Третий распростерся поперек стола, голова его была повернута под неестественным углом. Рядом на столе сидел Антон и скальпелем отрезал с лица кусочки плоти. Он увлекся этим занятием, как ребенок головоломкой. Несмотря на ошеломление, я сумел разглядеть всех мертвецов и понять, что Тернера среди них нет. Это вызвало у меня мрачное удовлетворение, но я промолчал.

Они все были здесь. Рэйф и Джава стояли справа и слева от Розмари, и я заметил, что лицо и волосы Рэйфа измазаны в крови, будто он перепачкался, насыщаясь. Зак замер в дверях, на страже. Розмари остановилась у окна, вглядываясь в ночь. Когда я вошел, она обернулась, и ее прекрасное лицо озарило ликование.

— Ты все еще боишься? — спросила она. — Смотри.

И она обвела бойню плавным балетным жестом. Ее глаза были ясны и безжалостны. Наверное, Елена так же взирала на разрушение Трои.

— Есть ли предел нашим возможностям?

— Ты воскресила Элейн, — только и смог я сказать.

— Конечно. Я присматриваю за своей собственностью.

Я

услышал позади всхлип — у Элейн перехватило горло.

— Но Элейн романтична, — сказала Розмари. — Она мечтает о мирном сне под землей. Хочет неоскверненной чистоты смерти, невинности могилы. — Розмари рассмеялась. — Ты сделал выбор, я тоже. Избранный остается избранным. Навсегда.

— Но как? — Вопрос прозвучал глупо, словно ребенок искал объяснения чуду.

Она пожала плечами.

— Это несложно. Даже Христос сделал это, когда велел Лазарю: «Встань и иди». Ты должен призвать, и избранный явится. Желание пробуждает, Дэнни, а все мы — дети желания.

Я не понимал, что она имеет в виду, я слишком ослабел от пережитого отчаяния. Просто принял ее слова, как принимал все остальное.

Но теперь, после многолетних размышлений, я осознал, о чем она говорила. Мне это уже не поможет, но, надеюсь, поможет вам. Розмари — дитя моего желания, моя мечта, моя небесная подруга. Я думал, после смерти Роберта она для меня не опасна — считал себя достаточно сильным, чтобы противостоять ее зову. Но сейчас я понял, что сам пожелал ее возвращения. Наверное, я призвал Розмари, как она призвала Элейн. И она знала, что я это сделаю. Мои воспоминания призвали ее — что такое воспоминание, если не призыв к жизни?

Два

— Черт побери, Джо, ты меня напугал. Что за игры?

Элис остановилась на лестнице и недоверчиво посмотрела на него. Почему он зашел через черный ход? И разве эта дверь не заперта?

Джо молча глядел на нее, и Элис с неожиданной тревогой подумала: точно такие же глаза были у него утром, когда ударил кулаком по стене. А дверь черного хода не могла остаться открытой — Элис помнила, как вечером заложила засов, проверив сад.

— Эл, спустись на минутку. — Джо говорил до ужаса спокойным голосом. — Хочу с тобой поговорить.

— Подожди немного.

Она огляделась по сторонам, выбирая путь к отступлению. Тревога усиливалась, перерастая в панику. Элис почувствовала, что человек у двери — не совсем Джо; точно так же она не была самой собой, когда рисовала картины с Офелией. Руки снова затряслись, и она сжала их в кулаки, унимая дрожь. Загнанная вглубь паника превратилась в тупую, но терпимую боль в животе.

— Я принимала душ, — с улыбкой сказала Элис, — и услышала, как ты стучишь. Посиди немного, я сейчас вернусь.

— Я подожду.

С новой обостренной чувствительностью Элис различила в голосе Джо излишнюю настороженность. Неожиданно она представила себе, как он стоит в воротах ярмарки, словно паяц-стражник: глазированное яблоко в одной руке, каштановые волосы обрызганы красной краской, глаза скрывает полоска тени.

Элис быстро изучила обстановку. Окна слишком высоко, не выпрыгнуть. Придется воспользоваться лестницей. Нужно заболтать Джо и проскользнуть мимо него. Она ощупала нож, завернутый в лоскут ткани и кое-как засунутый в рукав, потом спустилась по лестнице.