Небесное пламя (Божественное пламя)
Шрифт:
Едва Александр подошел к дверям, они распахнулись настежь. Там стоял Клит, краснолицый и запыхавшийся. Должно быть, он помчался обратно, едва Птолемей оставил его.
– Вот тебе Клит! – рявкнул он. – Здесь я!
Он явился, чтобы оставить за собой последнее слово. Оно слишком поздно пришло ему на ум, и Клиту не хотелось отказываться от столь веского довода в свою пользу. Самой судьбой ему было предначертано исполнить свое желание.
Из-за его спины в проем дверей нерешительно заглядывал стражник, робостью подобный грязному псу. У него не было приказа не впускать полководца, но ему не понравилось состояние Клита. Воин стоял за спиною нахала, сжимая свое копье, послушный долгу и готовый к действию. Александр же, не успевший сделать и шагу, ошеломленно уставился на неугомонного спорщика.
– Послушай, Александр. «Когда трофей у эллинов…» [96]
Даже македонцы знают наизусть Еврипида. Я бы сказал даже, любой из находившихся там, кроме меня, мог бы завершить эту знаменитую цитату. Смысл ее в том, что победа – дело рук воинов, но именно полководцам достается вся слава. Не знаю, собирался ли Клит читать до конца.
Белый вихрь метнулся к дверям и развернулся снова. Послышалось мычание, похожее на последний крик быка, умирающего под ножом мясника. Клит обеими руками схватился за древко поразившего его прямо в грудь копья; корчась, упал с хриплым вздохом, вытянулся в агонии. Его рот и глаза распахнулись.
96
Еврипид. Андромаха. Ст. 693. Пер. И. Анненского.
Все произошло столь быстро, что мне даже показалось, будто смертельный удар нанес ему страж: копье принадлежало ему.
Тишина, растекшаяся по огромной зале, сказала мне правду.
Александр встал над телом, глядя вниз. Недоуменно позвал: «Клит?» – но мертвец просто взирал на него с полу. Тогда царь ухватился за древко и потянул. Когда оно не пожелало выйти из раны, я увидел, как Александр начал было привычное воину движение – наступить на тело и попытаться снова. Вздрогнув, он остановился и потянул опять. Оно резко вышло и, залитое кровью, запятнало одежды Александра. Медленно он развернул копье острием к себе и упер его тупым концом в пол.
Птолемей всегда уверял, что это ничего не значило. Я знаю только, что сам я вскричал: «Нет, господин!» – и вырвал копье из рук Александра. Я застал его врасплох, как он сделал это со стражником. Кто-то потянулся за оружием и убрал его подальше от глаз; Александр же опустился на колени рядом с телом и ощупал грудь Клита, после чего накрыл ему лицо своими окровавленными ладонями.
– О боже! – медленно выдохнул Александр. – Боже, боже…
– Идем отсюда, Александр, – шепнул ему Гефестион. – Тебе нельзя здесь оставаться.
Птолемей и Пердикка помогли ему подняться. Сперва он сопротивлялся, все еще пытаясь найти в трупе признаки жизни. Потом ушел с ними, двигаясь словно во сне. Его лицо в кровавых потеках было страшно, и собравшиеся кучками македонцы взирали на него с ужасом, когда царь проходил мимо. Я поспешил вослед.
У двери в его комнату стоявший на часах юноша бросился вперед, спрашивая:
– Не ранен ли царь?
Птолемей отвечал ему:
– Нет. Твоя помощь не надобна.
Попав внутрь, Александр рухнул на кровать вниз лицом – прямо, как и был, в запятнанном кровью одеянии.
Я заметил, что Гефестион озирается, и догадался, что он ищет. Намочив губку, я подал ему. Потянув Александра за рукава, Гефестион смыл кровь с его ладоней, а после очистил и лицо, поворачивая голову царя сначала в одну сторону, затем – в другую.
– Что ты делаешь? – вопросил Александр, отталкивая его руки.
– Смываю с тебя кровь.
– Вряд ли получится. – Александр протрезвел. И успел осознать содеянное. – Убийство, – произнес он.
Снова и снова царь повторял это, словно пытаясь выучить трудное слово на чужом языке. Александр сел на кровати. Его лицо не стало чище усилиями Гефестиона. Я послал бы за горячей водой, легонько прошелся губкой и сделал бы все как нужно.
– Уходите, все вы, – сказал царь. – Мне ничего не надо. Оставьте меня одного.
Переглянувшись, друзья Александра повернулись, чтобы выйти. Я ждал, чтобы позаботиться о моем господине, когда пройдет его первая печаль.
Гефестион поманил меня за собой:
– Идем, Багоас, ему сейчас никто не надобен.
– Я и есть «никто», – ответил я. – Позвольте мне приготовить ему постель.
Я шагнул к кровати, но Александр повторил свое «уходите все», и мне тоже пришлось выйти. Если б Гефестион держал рот закрытым, я бы тихонечко посидел в углу, пока Александр не забыл бы обо мне. Потом, уже ночью, когда жизненные соки текут медленнее, он не стал бы противиться моей помощи. Друзья царя даже не накрыли его простыней, а ведь ночи были холодными!
Все трое ушли, тихо переговариваясь меж собою. Добравшись до собственной комнаты, я не стал раздеваться – на тот случай, если Александр позовет меня. Я прекрасно понимал, что, допустив такое страшное унижение, царь никого не может сейчас видеть. Мое сердце истекало кровью за него. Мы многому научили Александра в Персии, и потому он ощущал свой позор. По сравнению с происшедшим сегодня тот случай, когда Набарзан попросил Дария сойти с трона, дабы на время уступить его Бессу, был образцом придворного этикета.
Я вообразил себе человека, подобного Клиту, оскорбляющим великого царя в Сузах, если такое вообще возможно представить. Царь просто пошевелил бы пальцем, и появились бы люди, чьей заботой и было охранять его покой. Преступника мгновенно уволокли бы прочь, зажав ему рот ладонью; пир продолжался бы своим чередом, и лишь на следующий день, когда царь успел бы отдохнуть, он не спеша выбрал бы для обидчика заслуженную им смерть. Все было бы сделано тихо и достойно. Царю ни о чем не пришлось бы беспокоиться; ему стоило только шевельнуть рукою!
Я думал, Александр понимает, что навлек на себя немалый позор перед греками и даже персами; что своим необдуманным поступком потерял бездну уважения. Ему нужно помочь и напомнить о его величии. Среди всех напастей царя вовсе не следует оставлять одного!
В мертвый час уже после полуночи я в одиночестве отправился к его комнате. Телохранитель у двери смотрел на меня не двигаясь. Из-за двери до меня доносился протяжный вой Перитаса, и я понимал, что Александр, конечно же, плачет.
– Впусти меня, – попросил я стража, – царю нужны мои услуги.