Небесное пламя (Божественное пламя)
Шрифт:
Одним погожим днем Гефестион сказал Александру, что нашел лисью нору; лисица должна вот-вот ощениться. Старое дерево рядом с норой было вырвано с корнем во время бури, и под ним появилась глубокая впадина, откуда можно вести наблюдение. Ближе к вечеру друзья отправились в лес, избегая тропинок, по которым ходили другие ученики. Ни один из них этого не заметил или не придал этому значения.
Мертвые корни поваленного дерева нависали над ямой как крыша, ее дно было покрыто толстым слоем прошлогодних пожухлых листьев. Через какое-то время отяжелевшая лисица
Вскоре Аристотель высказал желание препарировать щенную самку-лисицу, но Александр и Гефестион пощадили хранительницу их тихого уголка и свидетельницу их тайны. Лисица привыкла к юношам и через какое-то время стала без страха выводить своих детенышей, позволяя малышам есть и играть перед норой. Гефестион любил этих зверушек, потому что они вызывали у Александра улыбку.
После любовных игр Александр надолго замолкал, погружаясь в какие-то свои темные бездны; если Гефестион окликал его, он не раздражался, но был слишком ласков, словно что-то скрывал.
Оба сочли случившееся в их судьбах предопределенным еще до рождения. В Гефестионе, не ослабевая, жило невероятное ощущение чуда; над его днями и ночами словно стояло мерцающее сияние. Только в определенные минуты на него падала резкая тень, но достаточно было указать на возящихся лисят, и запавшие отрешенные глаза Александра оживлялись, светлели и счастье возвращалось. Берега заводи и ручьев были окаймлены незабудками и ирисами, в залитых солнцем густых зарослях знаменитого шиповника Миезы, хранимого нимфами, раскрывались, распространяя свой аромат, большие нежные цветки.
Юноши легко прочитали знаки, хорошо известные молодости, и заплатили по счетам. Философ, менее в этом опытный, а может быть, не умевший достойно проигрывать, с сомнением смотрел на двух красивых мальчиков, всегда находившихся рядом, пока все остальные гуляли или сидели в саду среди розовых кустов. Аристотель не отваживался задавать вопросы: в его системе не было места для ответа на них. Оливы тонули в дивных бледно-зеленых цветочках, слабый сладковатый запах которых проникал повсюду. Ложная завязь упала с яблонь, стали видны крошечные зеленые плоды. Лисица увела детенышей в лес: для них пришло время учиться охоте, чтобы жить.
Гефестион стал терпеливым и умелым охотником. Пока олень сам не пришел на его манок, он не сомневался, что пылкая привязанность, прежде соединявшая друзей, уже содержала зародыш страсти. Теперь Гефестион обнаружил, что все не так просто.
Снова и снова он повторял себе, что не следует просить большего у богов, и без того щедрых. Гефестион вспоминал, как в прошлом, подобно обладателю великого богатства, который счастлив одним сознанием своей избранности, смотрел он на обращенное к нему лицо: спутанные ветром волосы, свободно падающие на лоб, уже испещренный тонкими морщинками, напряженный взгляд
– Букефал застоялся, давай прокатимся, – предложил Александр.
– Он снова сбросил конюха? – спросил Гефестион.
– Нет, просто проучил. Я ведь предупреждал.
Букефал постепенно смирился с рутинными порядками конюшни и позволял конюхам садиться на себя. Но как только Букефал чувствовал уздечку с серебряными пряжками и бляхами, хомут с филигранью, чепрак с бахромой, он считал себя предназначенным для бога и гневно отвергал нечестивцев. Сброшенный им конюх до сих пор был прикован к постели.
Друзья ехали через буковую рощу, одетую красноватыми молодыми листьями, к горным лугам. Гефестион, задававший темп, не торопился, зная, что Александр ни за что не позволит вспотевшему Букефалу остановиться. У края леса они спешились и замерли, глядя на горы Халкидики за равниной и морем.
– Я нашел в Пелле книгу, – сказал Александр, – в прошлый раз, когда мы там были. Диалог Платона, который Аристотель нам никогда не показывал. Думаю, из зависти.
– Что за книга? – Улыбаясь, Гефестион проверил, хорошо ли держатся удила.
– Я выучил немного, послушай. «Любовь заставляет стыдиться позора и страстно желать всего доблестного, без чего ни народ, ни отдельный человек не сможет совершить что-либо великое или прекрасное. Если любящий обнаружит, что делает что-либо недостойное себя, или низость склоняет его к бесчестию, он предпочтет быть обличенным скорее перед своей семьей, друзьями или кем угодно, чем перед тем, кого он любит». И еще в одном месте: «Представьте армию или государство, созданные из одних только любящих и любимых. Есть ли вещи превосходящие их величие в состязании благородства и доблести? Даже несколько таких человек, сражаясь бок о бок, смогут покорить мир».
– Это прекрасно.
– Платон был солдатом в молодости, как Сократ. Я допускаю, что Аристотель завидует. Афиняне никогда не составляли военный отряд из любовников, они предоставили это фиванцам. Никто еще не победил Священный Союз, ты это знаешь?
– Пойдем в лес, – предложил Гефестион.
– Это еще не все. Сократ закончил мысль Платона. Он сказал, что лучшая, величайшая любовь доступна только душе.
– Ну, – сказал Гефестион быстро, – всем известно, что он был самым безобразным человеком в Афинах.
– Прекрасный Алкивиад бросился к его ногам. Но Сократ сказал, что любить душой – величайшая победа, как тройной венок на играх.
Пересиливая боль, Гефестион смотрел на горы Халкидики.
– Это было бы величайшей победой, – сказал он медленно, – для стремящегося к иному.
Зная, что безжалостный бог научил Александра искусно расставлять сети, Гефестион замолчал и повернулся к нему. Александр стоял, неотрывно глядя на облака, совещаясь со своим демоном.
Гефестион виновато коснулся его руки: