Небесное пламя (Божественное пламя)
Шрифт:
– Ты ведешь себя нелепо. Что, по-твоему, означает эта побрякушка на твоем пальце? Ты всего лишь ученик Антипатра, Филипп оставил тебя здесь, чтобы ты смотрел на него и учился править. Что ты знаешь о мужчинах?
Царица была готова к битве, слезам и миру, купленному кровью. Александр молчал. Потом вдруг улыбнулся.
– Прекрасно, мама. Маленькие мальчики должны предоставить дела мужчинам и ни во что не вмешиваться.
Олимпиада озадаченно посмотрела на сына. Александр быстро шагнул вперед и обнял ее за талию.
– Дражайшая! Ты знаешь, что я люблю тебя. Предоставь все эти хлопоты мне. Я справлюсь. Отныне тебе ни о чем не нужно беспокоиться.
На какое-то время Олимпиада оцепенела. Потом выпалила, что он жестокий испорченный мальчишка и она не знает, что ей теперь сказать Дейнию. Но ослабла в его объятиях, и Александр знал, что мать рада почувствовать их силу.
Александр отказался от охоты, чтобы находиться рядом с Пеллой: Антипатр в его отсутствие мог принять решения самостоятельно. Лишенный привычных физических упражнений, Александр однажды в конюшне наткнулся на колесницу, приспособленную для того, чтобы пеший воин бежал с ней рядом. Он уже как-то хотел научиться этому искусству, но тогда помешал отъезд в Миезу. Двухместная колесница для пары лошадей была сделана из ореха и грушевого дерева; бронзовое кольцо, за которое держался бегун, находилось почти на нужном Александру уровне – бегом не занимались высокие мужчины. Александр запряг двух венетских лошадок, позвал царского возничего и долго упражнялся: спрыгивал с колесницы, запрыгивал на нее и бежал рядом. Мало того что это занятие требовало физического напряжения, оно еще возвращало в гомеровские времена; воин такого рода был последним наследником полубогов-героев, врывавшихся в гущу битвы, чтобы сражаться пешими. Все свободные часы Александр отдавал этому древнему искусству и вскоре весьма в нем преуспел. На складах нашлось еще несколько старых колесниц, и друзья Александра смогли составить ему компанию. Он радовался, но отказался от каких-либо состязаний. Вкус к ним он утратил сразу же, как только стал достаточно взрослым, чтобы понять: всегда найдутся люди, нарочно дающие выиграть сыну царя.
Из Пропонтиды приходили сообщения от Филиппа. Взять Перинф, как и предполагал царь, оказалось невероятно трудно. Город стоял на мысу, неприступном с моря, а со стороны суши был хорошо укреплен. Жители Перинфа, который рос и процветал на отвесных скалах, годами возводили свою крепость: четырех– и пятиэтажные дома ярусами поднимались вверх, как ряды в амфитеатре, и с каждого открывался вид на крепостные валы: теперь на крышах засели пращники и метатели дротиков, готовые отразить штурм. Чтобы обеспечить своим солдатам огневую поддержку, Филипп возвел стофутовые осадные башни и платформу для катапульт; он попытался сделать подкоп, но обнаружил за внешней стеной еще одну, образованную первым рядом домов, плотно спаянных камнями, землей и щебнем. Как он и ожидал, Бисанфа пришла на помощь его врагам; юркие триремы, команды которых прекрасно знали местные воды (у Македонии никогда не было мощного военного флота), привезли в крепость войска и охраняли пути для караванов Великого царя, который выполнил свою часть договора с Афинами.
Царь Филипп, диктовавший свои послания, излагал суть дела с блеском и проницательностью. Читая их, Александр не находил себе места, сознавая, какую великую кампанию он пропускает. Даже печать была слабым утешением.
Однажды утром на выездке Александр увидел машущего ему Гарпала. Гонец из дворца обратился к человеку, который мог безбоязненно прервать занятия наследника: дело, видимо, не терпело отлагательства. Александр спрыгнул с колесницы и пробежал рядом с ней несколько шагов, чтобы сохранить равновесие. Он был покрыт слоем пыли с ипподрома: она лежала на его ногах до самых колен, как толстые сапоги. На лице, больше похожем на маску из-за размазанного пота и грязи, сияли глаза, ярко выделявшиеся своей ослепительной бирюзой. Друзья Александра стояли поодаль, боясь запачкаться.
– Это удивительно, – пробормотал Гарпал за спиной Александра, – вы заметили, от него никогда не воняет, а любой другой на его месте смердел бы, как лисица.
– Спроси у Аристотеля, почему так получается, – посоветовал кто-то.
– Нет, я думаю, это разозлит и философа, и правителя.
Гонец сообщил, что во дворце наследника дожидается нарочный с северо-восточной границы.
Александр послал слугу за чистым хитоном, наскоро смыл грязь и пот в фонтане и появился в зале как раз в ту минуту, когда Антипатр, держа в руке нераспечатанный свиток письма, заканчивал расспрашивать посланца, которому было что рассказать. Гонец едва не лишился жизни, пробираясь в Пеллу из горных областей за Стримоном, где Македония схлестнулась с Фракией за сеть оспариваемых ущелий, гор, лесов и луговых выпасов.
Антипатр с удивлением отметил невероятную расторопность Александра, а гонец лишь с усилием поднял слипающиеся от недосыпания глаза. Спросив его имя, Александр сказал:
– Ты выглядишь смертельно усталым, сядь.
Хлопнув в ладоши, Александр приказал принести вина и, ожидая, проглядел донесение. Когда гонец утолил жажду, наследник начал задавать вопросы.
Меды были горцами столь древнего рода, что ахейцы, дорийцы, македонцы и кельты, продвигаясь на юг, опасливо обходили стороной земли этого свирепого племени. Они выжили в суровых фракийских горах, став крепкими, как дикие козлы; их обычаи остались неизменными со времен, предшествующих веку бронзы, и когда их богов – подателей пищи не смягчали человеческие жертвоприношения, меды совершали набеги на заселенные земли. Филипп давно подчинил их себе, и горцы принесли клятвы верности; но со временем образ грозного царя потускнел, отойдя в область преданий. Племя возросло, мужающие мальчики жаждали омочить в крови свои копья. Меды хлынули на юг, как вышедшая из берегов река. Разграбленные деревни сжигались, македонских переселенцев и мирных фракийцев живыми рубили на куски, их головы становились трофеями; женщин угоняли как скот.
Антипатр, который слушал все это уже во второй раз, спокойно наблюдал за юношей на троне, готовый отечески его ободрить. Александр сидел, нетерпеливо наклонившись вперед, впившись взглядом в гонца.
– Прервись, – сказал он наконец. – Мне нужно кое-что записать.
Когда появился писец, Александр продиктовал ему, сверяясь с нарочным, схему передвижений медов и важнейшие особенности местности, присовокупив к этому набросок карты, который сам начертил на восковой дощечке. Проверив и ее, он велел вымыть, накормить и уложить спать гонца и отослал рабов.
– Я подумал, – сказал Александр Антипатру, изучая таблицы с записями, – что все это нужно было узнать тотчас же. Сон подкрепит его силы, но кто знает, вдруг он умрет. Я хочу, чтобы гонец хорошо отдохнул перед походом, я возьму его с собой проводником.
Рыжие кустистые брови Антипатра сошлись над его внушительным носом. Он чувствовал, к чему шло дело, но не хотел верить.
– Александр, ты знаешь, я счастлив был бы взять тебя. Но ты должен знать и другое: в отсутствие царя немыслимо, чтобы мы оба покинули Македонию.
Александр откинулся на троне. Влажные пряди волос, в которых после купания в фонтане остались комки грязи, прилипли ко лбу, на пальцах и под ногтями чернела земля. В холодном взгляде не было и следа наивности.
– Ну разумеется, Антипатр. Мне бы это и в голову не пришло. Я оставлю тебе печать на время похода.
Антипатр открыл рот, глубоко вздохнул и осекся. Александр нагнулся вперед с подчеркнутой вежливостью:
– Сейчас печати при мне нет, я был на ипподроме. Ты получишь ее, когда я выеду из Пеллы.
– Александр! Только подумай…
Александр, напряженный, как на поединке, сделал легкий жест, давая понять, что он еще не кончил. Поколебавшись, Антипатр смирился и замолчал. Александр церемонно заявил:
– Мой отец и я, оба мы знаем, какая это великая удача – иметь рядом человека, которому можно доверить государство. – Он поднялся, подбоченившись, широко расставив ноги, движением головы откинул назад спутанные волосы. – Пойду я, Антипатр. Смирись с этим, потому что у нас мало времени. Я выступаю завтра на рассвете.