Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник)
Шрифт:
Как поэт, воспевающий битвы, но в жизни не притронувшийся к оружию, я мог вызывать в своем воображении картины страсти, не страдая от ее кровавых ран, о которых знал достаточно. Я мог творить музыку, с ее паузами и ритмами; как сказал Оромедон, я напоминал ему музыканта, не умевшего хорошо танцевать, но способного играть для танцоров. В его природе было принимать удовольствие в той же мере, в какой он его дарил, но однажды я превзошел его. Тогда он молвил:
– По-моему, оленеглазый отрок, мне нечему более учить тебя.
Его словам я ужаснулся, словно вести о неслыханном доселе бедствии. И прижался к нему, повторяя:
– Любишь ли ты меня? Неужели то были всего лишь уроки? Станешь ли скучать, когда я уйду?..
– Я не учил тебя разрывать сердца, – улыбнулся он.
– Но любишь ли ты меня? – Я никому не задавал этот вопрос с тех самых пор, как погибла моя мать.
– Никогда не спрашивай об этом у него. Это звучит чересчур дерзко.
Я смотрел ему в глаза. Смягчившись, Оромедон обнял меня, словно ребенка, каким я еще, в сущности, и был.
– Люблю тебя всем сердцем и с отчаянием думаю, что теряю тебя навсегда. – Он словно бы успокаивал дитя, страшащееся призраков и темноты. – Но завтра солнце встанет снова… Было бы жестоко брать с тебя клятвы; мы ведь можем и не встретиться более. А если встретимся, я не смогу говорить с тобой, и ты решишь, что я солгал. Я обещал не лгать. Служа великим, вверяй им судьбу свою. Не полагайся ни на что, но вей свое гнездо у стены, чтобы она защищала его от ветра… Понимаешь?
Над его бровью был маленький шрам, почти стертый временем. Я полагал его предметом гордости: друзья отца не считали за мужчин никого, на ком не было боевых отметин.
– Откуда это? – спросил я Оромедона.
– Конь сбросил меня на охоте. Тот самый конь, на котором ты катался, – с того дня он мой. Видишь, со мной не обошлись дурно. Но он не выносит испорченных вещей, так что постарайся не спотыкаться.
– Я любил бы тебя, – сказал я, – будь ты покрыт шрамами с ног до головы. Неужели тебя могли отослать из-за?..
– О нет, я хорошо защищен от этого – ведь господин справедлив. Но я более не принадлежу к разряду безупречных ваз и полированных гемм. Не вей гнездо на ветру, мой оленеглазый. Вот тебе мой последний урок. Надеюсь, ты достаточно повзрослел, чтобы воспользоваться моим советом, ибо ты еще очень юн и он тебе пригодится. Пора вставать. Завтра мы увидимся снова.
– Ты хочешь сказать, завтра – в последний раз?
– Возможно. В конце концов, тебя ждет еще один урок. Я не показывал правильных движений при падении ниц.
– Ниц? – переспросил я в изумлении. – Но ведь так делают только в присутствии царя!
– Ну да, – отвечал Оромедон. – Долго же ты не мог догадаться.
Я взирал на своего наставника, вытаращив глаза. И лишь через какое-то время завопил:
– Я не смогу! Не смогу, не смогу!
– Что за новости, после всех моих стараний? И не смотри на меня такими глазами, словно я принес тебе смертный приговор вместо славного будущего.
– Ты не говорил мне! – Я вцепился в него так, что оцарапал ногтями.
Оромедон мягко разогнул мои пальцы.
– Я оставлял тебе достаточно намеков. Думал, ты справишься. Но видишь ли, испытание продолжается, пока ты окончательно не принят в свиту. Вполне возможно, ты не справился бы – и тогда тебя пришлось бы отослать прочь. Зная, кому тебя готовили служить, ты знал бы слишком много.
Я закрыл лицо, содрогаясь от душивших меня слез.
– Будет тебе. – Оромедон вытер мне глаза кончиком простыни. – Честно говоря, тебе нечего бояться. В нынешнем году у царя не все идет гладко, и ему требуется утешение. Говорю тебе, ты отлично справишься; я точно знаю. Кому же знать, как не мне?..
Глава 3
Несколько дней я прожил во дворце, никем не тревожимый; царь медлил призвать меня к себе. Я думал, что никогда в жизни не научусь находить дорогу среди великолепия залов, где повсюду высятся колонны – мраморные, порфировые, малахитовые, с вызолоченными капителями и кручеными стволами, а стены пестрят рельефами. Можно потеряться среди великого множества этих ярко раскрашенных фигур, спешащих на войну, несущих дары из дальних земель, тюки и сосуды, ведущих за собой быков и верблюдов. И кажется, что ты одинок в их торжественном шествии и не у кого спросить дорогу.
Во дворике евнухов я был встречен без особой теплоты – из-за моего особого положения, дарованного судьбой. По той же причине, впрочем, никто не обращался со мною скверно из опаски, что я могу затаить обиду.
Лишь на четвертый день жизни во дворце я увидел Дария [79] .
Царь вкушал вино и слушал музыку. Покои, расширяясь, выходили в напоенный ароматом лилий крошечный садик с фонтаном. На цветущих ветвях висели золотые клетки с яркими птицами. У фонтана рабыни уже складывали свои инструменты, и голос певуньи замирал в благоуханном воздухе, но вода и птицы продолжали плести свои негромкие мелодии. Высокие стены создавали впечатление полного уединения.
79
Дарий III Кодоман (?–330 до н. э.) – последний царь династии Ахеменидов.
На низком столике подле царя стояли кувшин с вином и пустая чаша; рассеянный взор его блуждал по саду. Я сразу признал в нем гостя, бывшего на пиру в честь рождения отца. Но в тот день он был одет для долгой поездки по скверным дорогам; ныне же на нем были роскошный пурпурный халат с белым рисунком и легкая митра, надевавшаяся в часы отдыха. Борода царя была аккуратно расчесана и умащена арабскими благовониями.
Я вошел вслед за придворным, опустив глаза долу. Поднимать взгляд на царя – неслыханное кощунство, а потому я не мог сказать, вспомнил он меня и встретил ли я благосклонность. Когда прозвучало мое имя, я распростерся на полу, как был научен, и поцеловал ковер у царских ног. Его туфли из мягкой окрашенной кожи были расшиты блестками и едва заметной золотой проволочкой.
Подняв поднос с вином, евнух вложил его в мои руки. Пока я пятился из покоев, мне послышался шорох богатых одежд.
Вечером того же дня я был допущен в царскую спальню, дабы прислуживать при отходе ко сну. Ничего не произошло, я лишь подержал халат немного, пока назначенный человек не принял его у меня. Тем не менее я старался двигаться грациозно, дабы не посрамить своего наставника. Казалось, Оромедон дал мне чересчур запутанные инструкции; на деле же новичкам великодушно облегчали задачу, принимая в расчет их неопытность. Следующим вечером, пока все мы ждали царского появления, старый евнух, каждая морщина которого вела красноречивый рассказ о его обширном опыте, шепнул мне на ухо: