Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник)
Шрифт:
Но так уж случилось, что сильные ливни вызвали наводнение на реке Оронт, осложнившее продвижение армии Антипатра. Не видя никакой необходимости поторапливаться в мирной стране и щадя свои старые кости, восьмидесятилетний регент Македонии приказал разбить лагерь на возвышенности в ожидании спада воды.
Погода в Трипарадизе стояла прохладная, ясная. Однажды ни свет ни заря, когда хрустальные бусины росы еще блестели на лепестках весенних цветов, а птицы вовсю щебетали в кронах успевших вымахать за полвека деревьев, Пифона разбудил один из помощников.
– Командир!
Его голос заглушили звуки труб, которые сбросили Пифона с постели. Он вскочил на ноги, обнаженный и потрясенный. Пропели фанфары, возвещавшие о выходе государя.
Прибежал Ариба, завернутый в какой-то гиматий:
– Наверное, к нам прибыл Антипатр. А какой-то сдуревший глашатай…
– Нет, – бросил Пифон. – Слушай. – Он быстро глянул в маленькое окно. – О эринии, да что же ты топчешься?! Скорее одевайся! И оружие не забудь!
С привычной сноровкой былые сподвижники Александра облачились в доспехи и вышли на балкон, с которого в свое время сатрап пускал стрелы в гонимую к нему дичь. Большой луг внизу был заполнен солдатами. Перед ними на лошадях восседали Филипп и Эвридика. Рядом с вызывающим видом стоял трубач, он раздувался от важности, как человек, сознающий значение своей мисии для потомков.
Эвридика держала речь. На ней был мужской наряд и все доспехи, за исключением шлема. Она вся сияла, ее чистая девичья кожа светилась, волосы отливали блеском. Исходившая от нее живая энергия безоглядной отваги словно бы озаряла округу. Она не знала, да и, наверное, не пожелала бы знать, что именно так сиял Александр в свои победные дни, зато это отлично знали солдаты.
Молодой и твердый голос ее, конечно, не походил на раскатистый бас Птолемея, так замечательно выступившего в Египте, но тем не менее он был очень звонким и доносился до всех.
– …именем царя Филиппа, сына Филиппа! Пердикка, выбранный ему в опекуны, умер. И Филипп больше не нуждается в новых опекунах. Ему теперь тридцать, и он способен править самостоятельно. Он заявляет свои права на македонский трон!
Филипп поднял руку. Его возглас потрясающе громко прогремел над толпой, покорно притихшей и ничего такого не ожидавшей от своего обычно как в воду опущенного царя.
– Македонцы! Вы подтверждаете мою власть над вами?
Собравшиеся разразились таким оглушительным ревом, что с верхушек деревьев испуганно вспорхнули птицы.
– Да здравствует царь Филипп! Да здравствует царица Эвридика!
К охотничьему домику резвым галопом подлетела лошадь. Всадник бросил поводья испуганному рабу и решительно взбежал на балкон. Селевк, знавший, что о его смелости ходят легенды, не пожелал, чтобы кто-то пустил слух, будто он отсиделся где-нибудь во время бунта. Он был одним из любимцев солдат. При его появлении зарождающиеся призывы: «Смерть опекунам!» – сошли на нет. А приветствия Филиппу возобновились.
Под этот ор Селевк крикнул в ухо Пифону:
– Они не все здесь! Нам надо выиграть время. Требуй полного сбора.
И действительно,
– Отлично. Все мы свободные македонцы и имеем право принимать любые решения. Но помните, что воины Антипатра находятся всего в нескольких милях отсюда, и у них есть такое же право. Дело затрагивает интересы всех граждан.
Недовольный ропот волной прокатился над полем. Все были крайне взвинчены и раздражены. Эвридика произнесла лишь три слова:
– Нет. Медлить нельзя! – И толпа вновь разразилась возмущенными криками.
Что-то заставило ее оглянуться. Филипп вытаскивал меч из ножен.
Ей пришлось позволить ему вооружиться, чтобы он выглядел если не царственно, то хотя бы воинственно. Судя по его взгляду, он собирался немедленно ринуться в бой. Она быстро соображала. Что будет, если воины не поддержат его? Все провалится, когда обнаружится, что он никудышный боец. Филипп между тем пылко воскликнул:
– Давай убьем их! Ты видишь? Мы легко можем убить их.
– Нет. Убери меч.
С явным сожалением Филипп подчинился приказу.
– Теперь повернись к воинам и крикни: «Дадим Пифону слово!»
Филипп с готовностью обратился к толпе. Никогда прежде он не выглядел столь впечатляюще. Пифон понял, у него нет возможности что-либо сделать.
– Ладно, – произнес он. – Конечно, мы можем сейчас же созвать всех на собрание. Но не вините меня, когда по прибытии другой армии потребуется провести его снова. Эй, глашатай! Поднимайся сюда и труби общий сбор.
Сбор состоялся все перед тем же охотничьим домиком. Не примыкавшие к царским сторонникам люди быстро откликнулись на зов трубы и поспешили прийти. Их оказалось гораздо больше, чем думала Эвридика. Но сулящее успех сияние оставалось при ней, и они с Филиппом бестрепетно поднялись на балкон, теперь служивший трибуной. Улыбаясь, Эвридика окинула взглядом приветливые лица людей. Отдельные отчужденные физиономии не портили общей картины.
В дальнем конце балкона Пифон о чем-то тихо разговаривал с Селевком. Она мысленно повторила старательно подготовленную речь.
Пифон подошел к ней:
– Ты выскажешься в конце. Такова привилегия женщин.
«Как нагло он держится, – подумалось ей. – Что ж, надо сбить с него спесь».
Пифон решительно подошел к краю балкона. Его появление вызвало неодобрительные, но вскоре затихшие крики. На общем собрании приходилось придерживаться традиций.
– Македонцы! – Четкий командный голос подавил последние недовольные возгласы. – В Египте на общем сборе вы выбрали меня и Арибу опекунами двух наших царей. Очевидно, теперь по каким-то причинам вы хотите сделать другой выбор. Да будет так. Мы согласны. Нет нужды выяснять, много ли сторонников у этого предложения: мы оба добровольно снимаем с себя возложенные на нас обязанности. Мы отказываемся от опекунства.