Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник)
Шрифт:
Александр держал два дротика. Один он собирался метнуть, другой приготовил для сражения. В воздухе свистели копья. Один из скопов залез на крышу своего дома и стрелял из лука. Лошадь какого-то кимолианина заржала и поднялась на дыбы, потом понесла. Древко копья торчало у нее из шеи. Всадник упал и, кое-как поднявшись, захромал, волоча ногу. Казалось, что прошла целая вечность. Большинство копий было брошено впустую – сказались нетерпение, значительное расстояние и недостаток опыта. Глаза рыжебородого бегали, он выбирал противника для рукопашной, которая вот-вот должна была начаться.
Александр нацелил дротик и пришпорил свою лошадку. Легкая цель – прямо над сердцем на козлиной шкуре черная проплешина.
Рыжий, озираясь, поднял длинное копье. Его рыскающий, ищущий взгляд не задержался на мальчике; он ожидал настоящего противника, взрослого, который мог оказаться опасным.
Александр поднял голову и закричал во всю мощь легких. Враг должен защищаться, должен поверить в него, иначе это будет нечестным убийством, как если бы он напал на спящего или со спины. Все должно свершиться безупречно, чтобы никто не посмел… Александр крикнул снова.
Налетчики были из рослого племени. Рыжебородому ребенок казался досадной помехой, отвлекавшей от серьезного врага. Он беспокойно посматривал на мальчика, но не решался сбросить его с седла из опасения, что кто-нибудь из взрослых тут же нападет на него, застав врасплох. В довершение всего рыжебородый неважно видел и только через несколько мгновений отчетливо разглядел мчавшегося на него мальчика. Лицо юного воина не было лицом ребенка. При виде этих глаз у кимолианина поднялись дыбом волосы на затылке.
Мальчик летел прямо на него, не отрывая взгляда, готовый победить или умереть, – совершенное, подчиненное одному стремлению существо, свободное от ненависти, гнева, сомнений, непорочное, служащее богу, с ликованием преодолевшее страх. И с этим существом, от лица которого исходило нечеловеческое сияние, изо рта которого вылетали пронзительные, высокие, как клич охотящегося ястреба, крики, рыжебородый не пожелал связываться. Он дернул поводья, разворачиваясь к ближайшему скопу – приземистому, дородному, далекому от сверхъестественного или божественного. Но его взгляд блуждал, он медлил слишком долго. С воплем «Аххиии!» сияющий мальчик-воин поравнялся с ним. Кимолианин швырнул копье, странное существо уклонилось; он увидел глубоко посаженные, небесной сини, глаза, восторженно кричащий рот. Удар сотряс грудь кимолианина, удар, принесший мгновенный мрак. В последний миг, когда свет уже мерк в глазах рыжего, ему показалось, что улыбающиеся губы мальчика приоткрылись, чтобы выпить его жизнь.
Скопы приветствовали Александра ликованием. Без сомнения, он принес им удачу. Кимолиане дрогнули: убитым оказался любимый сын их вождя. Они беспорядочно стали пробиваться к бреши в воротах, прокладывая себе дорогу сквозь мечущийся скот и людей.
Лошади визжали, коровы мычали и топтали упавших; поднялась смешанная вонь от свежего навоза, смятой травы, пота и крови.
Когда кимолианам удалось сбиться в небольшую группу, стало видно, что они торопятся выбраться на дорогу. Прокладывая себе путь среди коз, Александр вспоминал местность, увиденную с утеса. Вырвавшись из давки, с пронзительным воплем: «Остановите их! На тропу! Поверните их на тропу!» – он, не оглядываясь, поскакал вперед. Если бы скопы не последовали за ним, он сражался бы с кимолианами в полном одиночестве.
Скопы успели вовремя: беглецам отрезали все пути, кроме одного. В растущей панике, неспособные из всех зол выбрать наименьшее, страшась обрыва, но ничего не зная о козьих тропах, ведущих по каменистому холму, кимолиане сгрудились на узкой дорожке, проходящей над ущельем.
Дикарь, замыкавший цепочку беглецов, рывком повернулся к преследователям. Дочерна загорелый, с ястребиным носом и соломенными волосами, этот человек первым бросился в бой и бежал последним. Он дольше всех не оставлял намерения пробиться на дорогу. Зная, что на этом пути соплеменников ожидает гибель, кимолианин пропустил их вперед и закрепился в самом узком месте тропы. Это он задумал набег и был его вдохновителем; его младший брат пал от руки мальчишки, который по возрасту годился только на то, чтобы пасти овец; кимолианину предстояло обо всем рассказать отцу. Лучше искупить этот позор смертью. Гибель ожидала остатки отряда в любом случае, но если он на какое-то время сумеет удержать проход, кто-нибудь да спасется. Воин обнажил старый железный меч, доставшийся ему от деда, спешился и преградил дорогу.
Мальчик, отбившийся от промчавшейся мимо него плотной толпы преследователей, увидел, как смелый кимолианин один сражается с тремя. И, получив удар по голове, падает на колени. Кимолиан оттеснили к краю пропасти. Радостно завывая, скопы швыряли в них камни; вооруженный луком стрелок спустил тетиву. Лошади с диким ржанием падали с утеса, люди срывались следом. Половина отряда погибла, прежде чем уцелевшие оказались вне пределов досягаемости.
Все было кончено. Александр осадил свою лошадку. Ее шея была порезана, и животное начинали беспокоить боль и мухи. Александр заботливо обтер рану. Он всего лишь хотел убить своего первого человека, а выиграл целое сражение. Бог послал ему эту победу. Скопы – те, кто не полез вниз снимать с убитых оружие, – столпились вокруг него. Александр чувствовал на своей спине и плечах их тяжелые руки, слышалось учащенное дыхание. Он был их военачальником, их бесстрашным ястребом, маленьким львенком-талисманом. Гир подошел к Александру с видом человека, который утвердил свое положение в обществе навсегда.
– Этот сукин сын еще шевелится! – крикнул кто-то.
Александр придвинулся ближе, не желая что-либо упустить. Кимолианин с соломенными волосами, теперь пропитанными кровью, по-прежнему лежащий там, где его сбили с ног, пытался приподняться на локте. Один из скопов схватил его за волосы – так, что тот вскрикнул от боли, – и запрокинул ему голову, чтобы перерезать горло. Остальные едва ли взглянули на эту привычную сцену.
– Нет! – крикнул Александр.
Скопы изумленно оглянулись на него. Подбежав к раненому и опустившись рядом с ним на колени, Александр резко оттолкнул руку с кинжалом.
– Он был храбр. Он сделал это ради остальных. Он был как бесстрашный Аякс, – сказал Александр.
Скопы оживленно заспорили. Что мальчик имел в виду? Какого-то священного героя или знамение, запрещающее убивать этого человека? Нет, сказал кто-то, это просто детский каприз. Война есть война. Говоривший вытащил нож и нагнулся к распростертому на земле кимолианину.
– Если ты убьешь его, – сказал мальчик, – я заставлю тебя пожалеть об этом. Клянусь головой моего отца.
Скоп изумленно обернулся. Секунду назад паренек сиял ярче солнца, и вот…
– Лучше бы тебе послушаться, – пробормотал Гир.
Александр выпрямился:
– Вы должны его отпустить. Он принадлежит мне, это мой трофей. Отдайте ему его лошадь. Взамен возьмите ту, седока которой я убил.
Скопы слушали его с разинутыми ртами. Оглядев их, Александр понял, что эти люди рассчитывают прикончить врага позднее, когда мальчик о нем забудет.
– Подсадите его сейчас же в седло и выведите лошадь на дорогу. Гир, помоги им.
Скопы со смехом взгромоздили раненого на лошадь, потешаясь над ним. Резкий юный голос произнес у них за спиной: