Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник)

Рено Мэри

– Смотрите, – прошептал кто-то, показывая на распоряжавшегося всадника. – Это Павсаний.

Мальчики обменялись взглядами: кто – понимающими, кто – недоумевающими.

– Он был любимцем царя перед тем несчастным, который умер. Они соперничали за благосклонность Филиппа.

– Что произошло?

– Это всем известно. Царь отдалил Павсания от себя, тот сходил с ума от ревности. На симпосии Павсаний поднялся и назвал нового любовника царя бесстыдной шлюхой, которая с кем угодно пойдет за плату. Их разняли. Либо тот юноша действительно любил царя, либо чувствовал

себя обесчещенным – обида грызла его. В конце концов он попросил одного из друзей, я думаю, это был Аттал, передать царю его послание, когда сам он уже будет мертв. В следующем бою с иллирийцами юноша прямо на глазах у царя бросился в гущу врагов и был зарублен.

– Что сделал царь?

– Похоронил его.

– Нет, с Павсанием?

Мальчики смущенно зашептались.

– На самом деле никто не знает, он ли…

– Конечно, это сделал он!

– Тебя убьют за такие слова.

– Что ж, он не может сожалеть…

– Нет, это был Аттал и друзья юноши; так сказал мой брат.

– И что они сделали?

– Однажды вечером Аттал мертвецки напоил Павсания. Его отнесли к конюхам и сказали, что те могут позабавиться, парень пойдет с любым из них без всякой платы. Думаю, с ним здорово позабавились, да еще и побили изрядно. Он проснулся на следующее утро во дворе конюшни.

Кто-то осторожно присвистнул. Все уставились на Павсания. Он выглядел старше своих лет и не казался неотразимо привлекательным.

– Царь хотел казнить Аттала. Конечно, Филипп не мог этого сделать, даже если ему и хотелось; вообразите только, как бы он объяснил это Собранию. Но что-то сделать он был должен. Павсаний – орестид. Царь подарил ему земли и назначил вторым начальником царской стражи.

Высокий мальчик, молча выслушавший весь рассказ, спросил:

– Александру рассказывают подобные вещи?

– Мать рассказывает ему обо всем, чтобы настроить против царя.

– Да, но царь оскорбил его в зале. Вот почему он уехал и убил человека.

– Это Александр тебе сказал?

– Нет, конечно нет. Он не говорит об этом. Мой отец был там; он часто ужинает с царем. Наши земли неподалеку.

– Значит, вы с Александром встречались прежде?

– Только однажды, когда были детьми. Он не узнал меня, я слишком вырос.

– А если он узнает, что вы ровесники? Ему это не понравится.

– Кто сказал, что мы ровесники?

– Ты сам говорил, что вы родились в одном месяце.

– Но не говорил, что в один год.

– Ты это сказал в первый же день, когда сюда приехал.

– Хочешь сказать, что я лгу? А ну, повтори!

– Гефестион, глупец, ты не можешь здесь драться!

– Пусть не называет меня лжецом! – вспыхнул Гефестион.

– Ты выглядишь на четырнадцать лет, – сказал миротворец. – В гимнасии я даже подумал, что ты еще старше.

– Ты знаешь, на кого похож Гефестион? На Александра. Не в точности такой, но, скажем, как его старший брат.

– Ты слышишь, Гефестион? Как близко твоя мама знакома с царем?

Обидчик напрасно рассчитывал остаться безнаказанным, несмотря на место и на время. В следующую минуту он

уже лежал на земле с рассеченной губой. В суматохе, вызванной прибытием царя, мало кто обратил на это внимание, но Александр постоянно следил за мальчиками краем глаза. Он уже чувствовал себя в ответе за них, как военачальник за свое войско. Однако Александр решил сделать вид, будто не заметил стычки. Мальчики не несли никакой службы в точном понимании слова, и оказавшийся в пыли нравился ему меньше всех.

Филипп подъехал в сопровождении первого начальника стражи – Соматофилакса. Павсаний отсалютовал и отступил в сторону. Мальчики почтительно замерли; один облизывал губу, другой – костяшки пальцев.

Конские торги всегда проходили легко; они сочетали в себе и дело, и праздник, на котором мужчины были мужчинами. Филипп, в простой одежде для верховой езды, поднял хлыст, приветствуя знать, солдат, землевладельцев и барышников; поднялся на помост, дружелюбно окликая то одного, то другого из своих друзей.

Взгляд его упал на сына; Филипп дернулся, но увидел маленькую свиту вокруг Александра и отвернулся. Александр продолжал разговаривать с Гарпалом – смуглым живым юношей, обаятельным и бесцеремонным. Злая судьба наградила его искривленной стопой, и Александр всегда восхищался спокойствием, с которым Гарпал переносил свое уродство.

Маленький мальчишка-нубиец в полосатой тунике вывел гарцующую скаковую лошадь. Пеллу облетела молва, что в этом году царь будет покупать только боевого коня. Как-то Филипп уплатил баснословную сумму – тринадцать талантов – за рысака, принесшего ему потом победу на Олимпийских играх. Барышник решил рискнуть. Филипп улыбнулся и покачал головой; нубиец, надеявшийся, что его купят вместе с лошадью и он будет носить золотые серьги и есть по праздникам мясо, понуро повернул назад. Подвижное личико его изобразило скорбную гримасу.

Постепенно стали выводить строевых лошадей. Споры о порядке прохождения длились между барышниками всю первую половину дня и были наконец разрешены путем сложных соглашений и взяток. Царь спустился с помоста, осматривал зубы и копыта, ощупывал плюсну, прослушивал дыхание. Одних лошадей отсылали прочь, других отводили в сторону на тот случай, если ничего лучшего не подвернется. Потом произошла заминка. Филипп нетерпеливо оглядывался. Крупный барышник-фессалиец, Филоник, суетившийся рядом, раздраженно бросил своему слуге:

– Скажи им, что я намотаю их кишки на колья, если скотину не приведут сейчас же.

– Господин, Китт говорит, что привести его они могут, но…

– Мне пришлось самому укрощать эту тварь, я что, должен и выезжать его? Передай Китту, что если я упущу эту сделку, то со всех них шкуру сдеру и пущу на сандальные подметки.

С почтительной улыбкой фессалиец приблизился к царю:

– Государь, его ведут. Ты увидишь, что я ни в чем не приукрасил его, когда писал из Лариссы. Он много лучше. Прости за промедление. Мне только что сказали, что какой-то дурак позволил ему сорваться с привязи. Конь в отличной форме, с ним нелегко справляться. А! Вот и он!