Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник)
Шрифт:
– Ты собираешься оставить этот мусор на моем столе? Убери за собой!
Александр подошел к столу. Решительно сгреб щепки и деревяшки в кучку и, забрав в обе руки, швырнул в корзину. При этом он случайно столкнул со стола какое-то письмо. Не обращая на свиток внимания, Александр послал отцу уничтожающий взгляд и покинул комнату.
Женская половина не изменилась с первых дней существования крепости. Здесь женщины жили во времена Аминты, когда им пришлось выйти к персидским послам. По узкой лестнице Александр поднялся в переднюю. Мимо прошла девушка, которой он никогда прежде не видел. У нее были
– Моя мать там? – спросил Александр.
Никакой нужды в этом вопросе не было, ему просто захотелось услышать ее голос.
– Да, господин, – пролепетала девушка, скованно кланяясь.
Он удивился ее страху, хотя зеркало могло бы объяснить Александру причину ее испуга. Александр почувствовал к девушке жалость и улыбнулся. Ее лицо порозовело, словно тронутое бледными лучами солнца.
– Александр, мне сказать царице, что ты здесь?
– Нет, она ждет меня, ты можешь идти.
Девушка помедлила, внимательно вглядываясь в него, будто упрекая себя в том, что сделала слишком мало. Служанка была чуть старше Александра, примерно на год. Она бросилась вниз по ступенькам.
Секунду Александр помедлил у дверей, глядя ей вслед. Девушка казалась хрупкой и гладкой, как яйцо ласточки, ее ненакрашенный рот был нежным и розовым. Эта девушка была как услада после горечи. Из-за окна донеслись голоса поющих мужчин, которые готовились к Дионисиям.
– Ты все же пришел, – сказала Олимпиада, как только они остались одни. – Как быстро ты научился жить без меня!
Царица стояла у окна, проделанного в толстой каменной стене; косо падавший свет сиял на изгибе ее щеки и пронизывал тонкую вуаль. Она нарядилась для сына, накрасилась, искусно убрала волосы. Александр это видел точно так же, как она видела, что мальчик опять подрос, черты его лица огрубели, в голосе исчезли последние мальчишеские нотки. Он становился мужчиной. Вероломным, как все мужчины. Александр знал, что с прежней страстью тянется к матери, что истинные друзья делят все, кроме прошлого, оставшегося за границей их встречи. Если бы только Олимпиада заплакала – пусть даже это – и позволила ему утешать себя; но она не желала унижаться перед мужчиной. Если бы Александр мог подбежать и прижаться к ней! Но мужественность далась ему тяжело, и никто из смертных не сможет превратить его снова в ребенка. И так, ослепленные сознанием своей исключительности, они стояли друг против друга, ссорясь, а гул водопадов Эгии за окном, словно толчки крови, стучал у них в ушах.
– Как смогу я стать кем-нибудь, не изучая войны? – спросил Александр. – Где еще мне учиться? Филипп мой начальник, зачем оскорблять его без причины?
– Ну разумеется, теперь у тебя нет причины. Когда-то такой причиной была я.
– Что такое? Что он сделал? – Александра не было так долго, даже сама Эгия переменилась и казалась обещанием какой-то новой жизни. – Что случилось, расскажи мне.
– Ничего страшного, зачем тебе беспокоиться? Иди к своим друзьям, развлекайся.
Мать, видимо, нарочно навела справки; сам он всегда сохранял осторожность.
– С ними я могу увидеться в любое время. Я всего лишь хотел соблюсти приличия. И ради тебя тоже, ты это знаешь. А ты на меня почему-то взъелась.
– Я всего лишь рассчитывала на твою любовь. Теперь мне ясно, что это ошибка.
– Скажи мне, что он сделал.
– Ничего страшного. Это касается только меня.
– Мама!
Олимпиада видела залегшую на его лбу морщину, которая теперь стала глубже, две новые складочки между бровями. Мать уже не могла смотреть на сына сверху вниз; их глаза встретились на одной высоте. Она подалась вперед и прижалась щекой к его щеке.
– Никогда больше не будь со мной таким жестоким, – попросила Олимпиада.
Дать выход поднявшейся горячей волне – и мать простит ему все, и прошлое вернется назад. Но нет. Он не мог уступить. Она не увидит его слез. Александр вырвался и бросился вниз по узкой лестнице.
Ничего не разбирая перед собой, он с кем-то столкнулся. Это была темноволосая девушка. Она вскрикнула и нежно затрепетала, как голубка:
– Прости, господин, прости.
Александр взял ее тонкие руки в свои:
– Я сам виноват. Надеюсь, не ушиб тебя?
– Нет, конечно же нет.
Оба замешкались на секунду, потом девушка опустила густые ресницы и побежала наверх. Александр вытер глаза, но они были едва влажные.
Гефестион, искавший Александра повсюду, часом позже нашел друга в маленькой старой комнате, из окон которой открывался вид на водопады. Здесь их шум оглушал, пол комнаты, казалось, содрогался вместе со скалою внизу. В комнате было тесно от сундуков и полок, заваленных заплесневевшими свитками, записями о праве собственности, договорами, длинными фамильными родословными, восходившими к героям и богам. Тут же лежало и несколько книг, оставленных Архелаем или занесенных сюда превратностями судьбы.
Александр, скорчившись, сидел в небольшой оконной нише, как зверь в норе. Вокруг него была разбросана груда свитков.
– Что ты здесь делаешь? – удивился Гефестион.
– Читаю.
– Я не слепой. Что случилось? – Гефестион подошел ближе, чтобы заглянуть другу в глаза. В лице Александра читалась свирепая замкнутость раненой собаки, которая готова укусить погладившую ее руку. – Мне сказали, что ты поднялся наверх. Я никогда еще не видел этого места.
– Это архив.
– Что ты читаешь? – спросил Гефестион.
– Ксенофонт об охоте. Он говорит, что кабаний клык такой горячий, что подпаливает собакам шерсть.
– Не знал этого.
– Это неправда. Я положил один волосок, чтобы проверить.
Гефестион поднял свиток.
– Скоро здесь стемнеет, – сказал он.
– Тогда я спущусь, – ответил Александр.
– Ты не хочешь, чтобы я остался?
– Я просто хочу почитать.
Гефестион собирался сказать, что спальни устроены на древний лад: наследник в маленькой внутренней комнате, его товарищи – в смежной караульной, служившей этой цели с незапамятных времен. Теперь и не задавая вопросов, он видел, что любые изменения в распорядке не ускользнут от внимания царицы. В реве водопада, в удлиняющихся тенях росла грусть.