Небесные Дьяволы
Шрифт:
— Благодарю Ламли. Что там у нас?
Ламли обладал трупным цветом лица и манерами гробовщика.
— Жареная свинина, сэр, в собственном соку, с корочкой.
— Чудесно, — оживился Брюкер. — А на какое вино я могу рассчитывать?
— На белое сухое, сэр, — ответил Ламли, когда десятник двинулся к двери.
— Не красное?
— Нет, сэр. Не в этот раз.
— Что ж, на твое усмотрение, — согласился Брюкер, и после небольшой заминки, связанной с преодолением порога, шагнул в гостиную. Для столь специфичного объекта как лагерь, комната была недурно обставлена, с упором на громадные кресла и мягкий свет.
Брюкер прошел в столовую и пришел в восторг от вида накрытого белой скатертью стола, столового серебра, сверкающего в неровном свете вычурных канделябров, и музыкантов с изможденными лицами, что сидели в специально отведенном для них углу. Пленники ненавидели играть для него, но этот момент также входил в перечень удовольствий, как и употребление огромного количества еды на глазах у бедолаг.
Лица пленников застыли в пустых масках, однако, следуя за стол, Брюкер чувствовал на себе их тяжелые взгляды. Ламли отодвинул перед начальником лагеря кресло, положил огромную салфетку на живот и принес первое из семи блюд.
Квартет состоял из двух скрипок, альта и виолончели. Музыканты играли не столь виртуозно, как несколько недель назад (до того как застрелили альтиста при попытке перелезть через заграждение), но жизнь всегда полна разочарований. К тому же Брюкер питал надежду, что с практикой мастерство новенького вырастет.
И вот пошли блюда, от закусок до основного, и от Гайдна [18] до келморийского композитора Одона. Затем Ламли принес десерт, а также новости.
— У меня для вас донесение, сэр… Начальник смены сообщает, что у северных ворот объявился один из наших летунов. Пилот «Адской гончей», я полагаю. Его сбили над спорными территориями, и он топал пешком до наших позиций.
18
Франц Йозеф Гайдн (1732–1809) — австрийский композитор, представитель венской классической школы, один из основоположников таких музыкальных жанров, как симфония и струнный квартет. Создатель мелодии, впоследствии легшей в основу гимнов Германии и Австро-Венгрии.
— С ума сойти! — восторженно воскликнул Брюкер. — Пожалуйста, пошлите за ним. И предупредите повара. Бедный дьявол наверняка голоден как собака!
После прыжка из дескава в экспериментальном боевом скафандре и десяти километров на своих двоих по пересеченной местности Рейнор валился с ног от усталости. Но после того как он объяснился с охраной и, наконец, попал на территорию КИЛ-36, то от переизбытка адреналина ощущал себя готовым пробежать еще километров тридцать. Джиму казалось, что все органы чувств: зрение, слух, и даже обоняние резко обострились. Но самое важное — его прикрытие работало. Пока, по крайней мере.
Рейнора проводили от северных ворот до командного центра и предложили присесть в одном из отсеков. Джим потягивал воду из стакана, как вдруг дверь резко распахнулась, и в помещение вошел какой-то келмориец. Из-за сутулости мужчина казался ниже чем на самом деле и, судя по тому как он вытягивал голову вперед,
— Авиатор Хагар? — спросил он, рассматривая Рейнора из-под густых бровей. — Я бригадир Ламли. Десятник Брюкер будет рад принять вас в столовой, если вы не против.
Столовая? Рейнор никак не ожидал, что в лагере для военнопленных может быть столовая. Но тут же улыбнулся и встал.
— Конечно, не против! — кивнул он бригадиру. — Боюсь только, вид у меня не совсем подобающий.
— Десятник понимает ваши обстоятельства, — заверил Джима Ламли с уверенностью потомственного лакея (кем, собственно, он и был). — Прошу, я провожу вас к нему.
Рейнор поблагодарил человека, что посочувствовал его положению, и последовал за Ламли через жилые помещения. Джим поразился шикарному убранству комнат, царящему везде полусумраке и музыке, слышимой с каждым шагом все громче.
И все же несмотря на подготовку, Рейнор оказался не готов к встретившей его в столовой сцене. Здоровенный толстяк, кое-как вставший с кресла, чтобы поздороваться, ломящийся от еды стол и ходячие скелеты в углу, словно ожившая картина из ночного кошмара. Джим выучил келморийское приветствие, и было хотел продемонстрировать его на практике, но толстяк протянул вперед пухлую руку.
— Ну, наконец-то, мальчик мой! — сердечно приветствовал Брюкер Рейнора. — Я десятник Брюкер… Добро пожаловать в тридцать шестой лагерь для интернированных.
Рукопожатие Брюкера оказалось мягким и влажным, и тучный мужик задержал руку на секунду дольше, чем хотелось бы Рейнору. Он был рад разорвать его.
— Благодарю, сэр… Вы даже не представляете, как я рад оказаться здесь. Три «мстителя» накрыли меня над зоной. Я уничтожил одного ублюдка, но остальные подбили меня.
— Трое на одного, — неодобрительно покачал головой Брюкер. Его красное лицо побагровело еще больше. — Вот с такой сволочью приходится иметь дело! Тем не менее, ты показал им! Молодец, парень… Молодец.
Брюкер был ниже Рейнора на добрую полудюжину сантиметров. Редкие каштановые пряди он зачесывал назад, чтоб хоть как-то прикрыть обширную лысину. На морщинистом лбу проступили обильные бисеринки пота.
Хоть Брюкер и не выглядел красавцем, Рейнор ощущал в нем нечто опасное. нечто в его каменных глазах. В них светился ум. Они так и мелькали туда-сюда. Джим почувствовал, что начинает потеть.
— Благодарю, сэр. Боюсь, правда, мое начальство проявит куда меньше понимания!
Брюкер рассмеялся, на что и рассчитывал Рейнор, и указал на место за столом.
— Прошу… Ты должно быть голоден. Я уже отобедал, поэтому надеюсь, ты не откажешься перекусить в одиночестве, пока я прогуляюсь с вечерним обходом. Если будет что нужно, обращайся к Ламли.
Рейнор почувствовал облегчение. Он страшился перспективы длительной беседы с таким человеком.
— Это очень мило с вашей стороны, сэр, — садясь за стол, ответил Рейнор.
— Чувствуй себя, как дома, — сказал Брюкер, направляясь к двери. — Увидимся утром.
Моментом позже, вслед за десятником вышел и бригадир. Рейнор тут же повернулся к пленным. Они смотрели на него, тщательно скрывая выражение лица. Смычки мелькали, музыка текла, и время, казалось, замедлилось. Рейнору предстояло принять важное решение. Будет ли у него возможность поговорить с ними завтра? Или сейчас лучшая из представившихся возможностей?