Небесные киты Измаила
Шрифт:
Последний слой порвался под его ногами так неохотно, что Измаил подумал было, что придется продираться сквозь него силой. Падать дальше было страшно, но еще страшнее застрять внутри этого предательски-хлипкого существа.
Когда он провалился в дыру, пузырь, за который он держался, на мгновение застрял, но потом под тяжестью человеческого тела тоже прошел сквозь разрыв кожистой оболочки. Измаил оказался под огромной тушей из бледных, как плесень, тканей с ржавыми прожилками, нависшей над ним как туча. Под ним была кромка темно-синего моря и джунгли. «Рахиль» упала в море, рассыпавшись на сотню обломков, —
Не успел он пролететь очередную милю или около того — точнее оценить расстояние ему было сложно, — как увидел, что первый обломок врезался в джунгли и исчез из виду. Было похоже, что не успел он обрушиться вниз, как его оплели ползучие побеги.
Вторая, меньшая половина так сильно ударилась о морскую поверхность, что развалилась на дюжину частей. Некоторые из них срикошетили и, прежде чем остановиться, отлетели довольно далеко к западу.
"Интересно, — подумал он, — я падаю достаточно быстро, чтобы разбиться о воду?" И тут он увидел, что с неба падает не он один.
Так далеко, что нельзя было разобрать ни черт лица, ни даже пола, видно было только, что это человек, — медленно опускалась еще одна фигура, цеплявшаяся за похожую на веревку горловину пузыря цвета сырого мяса.
Непонятно почему, но он подумал, что другой оставшийся в живых был не из команды «Рахили».
Этот другой был выше его — значит, он упал позже. А может, просто его пузырь был больше, чем у Измаила.
Откачнувшись, — а он качался как маятник, совершающий затухающие колебания, — Измаил посмотрел мимо выпуклости своего пузыря-аэростата вверх. Почти в центре огромной туши было несколько больших дыр, которые прорвал корпус «Рахили» и куски воздушного корабля. Дыр, проделанных им самим и его попутчиком, видно не было.
Через секунду он «солдатиком» вошел в океан. Уйдя с головой под воду, он вынырнул, корчась от боли. Вода немилосердно жгла ему глаза; ему казалось, что в рот попал чуть ли не ком соли.
Пузырь, который он уташил за собой под воду, лопнул, выпустив содержимое. От этого газа он еще сильнее закашлялся, а перед глазами опустилась словно-бы огненно-белая завеса.
Он обнаружил: чтобы держаться на плаву, ему не надо грести, — можно вообще не двигаться. Это море было более безжизненным, чем Мертвое море Палестины или Большое Соленое озеро в штате Юта. Можно было лежать на спине, глядя на большущую луну, цветом похожую на лимбургский сыр, и огромное красное солнце, не напрягая ни одного мускула.
Хотя вода была насыщена минералами, ее несло течением.
Однако течение было направлено не в ту сторону, куда дул ветер, а навстречу ему. И оно было неравномерным. Оно состояло из пологих волн, бегущих на запад, — и они были непохожими на обычные волны. Хотя он оцепенел от страха — теперешнего и уже пережитого — и не был в состоянии размышлять и анализировать, он почувствовал, что это, похоже, колеблется земля, а не вода. Их порождали землетрясения.
Потом он перестал думать о всяких странностях и заснул.
Он
Когда он очнулся, солнце еле-еле склонилось к горизонту, хотя он и чувствовал, что проспал не меньше восьми часов.
Он натолкнулся на что-то головой, и это пробудило его от глубокого сна: смутные образы осаждали его больной рассудок, как акулы барахтающегося в воде человека.
Он протянул руку и оттолкнулся, но в такой вязкой воде усилия хватило лишь на то, чтобы отплыть примерно на фут.
Затем он повернулся на бок и обнаружил, что наткнулся на гроб Квикега, он же буй. Тот плавал, погрузившись в воду всего на один-два дюйма, словно желая сказать: "Вот и я, твоя погребальная ладья, тоже цела-невредима".
Тяжело дыша от усилий, он взгромоздился на этот ящик, уцепившись пальцами за резные узоры. Гроб осел еще на несколько дюймов. Облокотившись подбородком на край, он свесил руки по сторонам и погреб к берегу. Через некоторое время он утомился и снова заснул. Проснувшись, он увидел, что здоровенная луна сильно продвинулась по небу, а солнце склонилось не больше чем на несколько градусов.
Огромного облакообразного существа, которое он пробил насквозь да еще вырвал по дороге какой-то орган, уже не было.
Однако на западе вырисовывалось еще одно. Оно летело ниже, чем первое; когда оно приблизилось, он различил, что его раздирали на куски стаи неведомых созданий с крыльями, похожими на паруса.
Эти хищники были не похожи друг на друга, но среди них были такие (похожие между собой, но все-таки разные), которых он, поразмыслив, назвал небесными акулами. Поскольку они летали на высоте примерно пять тысяч футов, детали их строения сейчас были неразличимы. Но впоследствии ему довелось увидеть их гораздо ближе, чем хотелось бы.
Самые маленькие разновидности имели длину около двух футов, самые крупные — от восьми до десяти. Все они были алого цвета. Головы у всех по сравнению с телом были непропорционально большими. Они имели форму торпеды, с неимоверными, раззявленными ртами; челюсти их усеивали многочисленные ряды треугольных белых зубов. Верх головы у них был раздут так, словно вот сейчас голову разорвет изнутри и разбросает мозги (если только есть, что разбрасывать) на несколько ярдов в округе. Это сравнение было близко к истине, поскольку на голове у них располагался пузырь с газом легче воздуха. Сразу после места, где кончается голова, на теле был еще один большущий горб, и два этих горба создавали сходство с дромадером, — скорее зловещее, нежели успокоительное.
Вряд ли кому-нибудь захотелось бы прокатиться, сидя между этих горбов.
Тело имело форму акульего, а кожа, покрывавшая хрупкие кости, была очень тонка. Когда одно из этих созданий заслоняло Измаилу солнце, становились видны контуры скелета и внутренних органов.
Хвост оканчивался двумя вертикальными лопастями, больше похожими на руль корабля, чем на рыбий плавник. Обе они были такими длинными, что, казалось, под их тяжестью хвост небесной акулы должен бы опуститься вниз, но они тоже состояли лишь из прозрачной кожи и тонких костей.