Небесный король

Живой Алексей Я.

Стояла середина августа. Теплое солнце уже не обжигало, а скорее слегка пригревало, настраивая на лирический лад. Кругом царило буйство зелени. Вдоль дороги мелькали высоченные клены и ели, наполняя воздух запахами цветущей природы. Слева раскинулся великолепный древний лес, гдето в недрах которого по легенде прятался замок храброго и жестокого герцога Кобурга, одного из первых рыцарей тевтонского ордена. Герцог за свою долгую жизнь собственноручно умертвил множество русских, польских и прибалтийских воителей, за что и получил этот замок в подарок от магистра ордена. Состарившись, он уединился в своем лесном замке, и проводил время в охоте на оленей и кабанов. Однако, он был еще достаточно силен, чтобы при встрече с разъяренным вепрем рассечь его напополам одним ударом меча. А когда охота и прочие непритязательные удовольствия наскучили ему, фон Кобург женился на дочери ростовщика Роксане, молоденькой красавице из близлежащей деревушки Майнер, к нынешнему времени ставшей небольшим городком. Спустя девять месяцев Роксана осчастливила герцога двойней и занялась хозяйством. Обрадованный герцог в честь такого события укатил погостить к двоюродному брату Демецу в соседнюю область, оставив Роксану на попечение своему вассалу барону Тиссельхорну. В гостях у братца он предавался оголтелому пьянству и стрельбе из арбалета по голубям с крепостной стены, а когда соскучился, спустя год, недолго думая посреди ночи собрался и отправился со своими слугами домой. Путь, пролегавший через дикие леса и топи земель Северной Вестфалии, занял у герцога не меньше месяца, на исходе которого Кобург въехал в родной лес, знакомый ему до последней веточки. Каждая кочка здесь была окроплена кровью быстрых некогда оленей и диких кабанов, убитых рукой жестокого рыцаря. Ранним утром, уже на подъезде к своему замку, Кобург заметил на опушке леса двух всадников. В одном из них он без труда узнал Тиссельхорна, а другой оказался молоденькой женщиной. Незаметно подобравшись поближе, герцог разглядел лицо наездницы и с удивлением узнал в ней свою жену. В этот момент Тиссельхорн, не сходя с коня, обнял Роксану и привлек ее к себе, а та ответила ему долгим и жарким поцелуем. Дико заревев, сам словно превратившись в разъяренного кабана, Кобург выхватил из ножен свой огромный меч и, пришпорив коня, вихрем вылетел на опушку. Роксана изменилась в лице - ужас исказил ее прекрасные черты. Тиссельхорн, застигнутый врасплох, даже не успел вытащить из ножен свой меч, чтобы защититься. Смерть настигла их мгновенно. Герцог мощным ударом меча снес голову своему вассалу, и она покатилась на траву, окрасив ее алой кровью. Вслед за тем обманутный Кробург вонзил острый меч в грудь Роксане, пригвоздив ее к стволу высокой сосны. Неверная жена едва успела вскрикнуть, а душа ее уже устремилась на небо. Кобург бросился в замок и в гневе зарубил еще двух слуг. После этого он заперся в замке и не выходил из него до самой смерти. Трупы любовников остались в лесу на съедение диким зверям. С тех пор жители окрестных лесов и земель рассказывают друг другу легенду о безголовом бароне и его любовнице, разгуливающих по лесу в особенно туманные дни и ночи. Тому, кто их повстречает никогда не знать счастья в любви, поэтому здешние леса все стараются обходить стороной.

Эта легенда пронеслась в голове Манфреда за одно мгновение, настроив его ненадолго на лирический лад. Затем он взглянул на ярко голубое небо и снова вспомнил только что состоявшийся воздушный поединок с английским летчиком. В целом Рихтгофен был неплохого мнения об англичанах. Это были прекрасные и бесстрашные летчики, главная ошибка которых заключалась в том, что даже военная авиация была для них прежде всего спортом, которым они чересчур увлекались. Манфред не раз наблюдал, как в пылу схватки англичане так самоотверженно занимались выполнением фигур высшего пилотажа, летали вверх шасси, ныряли в штопор, без тактической необходимости делали мертвую петлю, что иногда забывали что находятся в воздушном бою. Это обстоятельство не раз сослужило им плохую службу. Но если не принимать его во внимание, то англичане храбро дрались в воздухе, почти никогда не уходя от схватки даже с превосходящим по численности противником. Чего нельзя было сказать про французов. Имея в общем неплохие самолеты французские летчики очень редко решались схватиться с немцами в открытую. Чаще всего, завидев немецкую эскадрилью, они улепетывали, что было сил, и еще до того как немцам удавалось приблизиться на опасное расстояние, оказывались под прикрытием собственных зенитных батарей. Редкий французский летчик доставлял немцам много неприятностей.

Рихтгофен взглянул на часы и отметил опоздание на пять минут. Поэтому, доехав до развилки, он свернул в лес и поехал кратчайшей дорогой. Дорогой лимузин мягко подрагивал на ухабах лесной дороги, причудливо извивавшейся между высоких сосен. Манфред любил здесь ездить, когда возникала такая возможность. Иногда на эту дорогу неожиданно выходили звери, которые не очень боялись людей, несмотря на относительно близкое соседство Пенемюнде и Майнера. Видимо это происходило потому, что местные жители больше всего в своей жизни интересовались покоем и собственным благополучием, любили пиво и охотничьи сосиски, а саму охоту на диких зверей считали занятием для дикарей. Себя же они полагали образованной и просвещенной частью человечества, с чем, съев порцию охотничьих сосисок и запив ее баварским пивом, и отходили ежедневно ко сну, абсолютно не причиняя вреда окружающей природе. Манфред их отношения к охоте не разделял, однако несколько раз на его памяти на лесную дорогу выходили абсолютно непуганные красавцыолени с ветвистыми рогами, убить которых даже у такого заядлого охотника как он не поднялась бы рука. Сегодня, правда, оленей не наблюдалось, лишь пара испуганных зайцев выскочила из кустов на дорогу и стремглав пронеслась под колесами лимузина.

Спустя пятнадцать минут он снова выехал на шоссе, ведущее в Пенемюнде и проходившее через предместье Майнер, где ждала его белокурая фроляйн Ангелика. Рихтгофен увеличил скорость и погнал, выжимая из лимузина последние силы. Надежный немецкий мотор бодро шумел не давая никаких признаков перегрева. Для хорошей машины, всегда считал Манфред, как и для породистой лошади, никогда не повредит хорошая прогулка на большой скорости. И машина и лошадь получают от этого только удовольствие, не говоря уже о самом водителе или ездоке. Скоро справа замелькали небольшие уютные особняки, раскрашенные в цвета умеренных оттенков. Проехав четыре из них, Манфред остановился у пятого - невысокого зеленого домика с балконом и широкой террасой. На террасе уже расположились вокруг белого столика три дамы и два кавалера. Одна дама, самая красивая из трех, и была фроляйн Агеликой, которой сегодня исполнялось тридцать лет. В этот знаменательный день Манфред был приглашен на тихий домашний праздник, где соберутся только друзья. Две другие дамы были подругами Ангелики, знавшими ее еще с детства. Звали их Регина и Тельма. Кавалеры, так же как и Манфред, служили в действующей армии, с той только разницей, что Рихтгофен был летчикомистребителем, а они были призваны в артиллерию и квартировали неподалеку. Ангелика ждала только его, это Манфред понял по выражению лица, на котором, как ни старалась хозяйка скрыть свои чувства, при виде бравого летчика возникло выражение неописуемой радости. Ангелика после смерти мужа, также военного летчика, долгое время находилась в трауре и глубокой депрессии. Она уже ни в чем не находила утешения и не видела смысла в жизни. То и дело ее стали посещать черные мысли покончить с этим бесконечным тягостным состоянием. Однако, в душе она попрежнему питала слабость к военным и, встретив Манфреда, заехавшего в Майнер по случаю, увлеклась им с новой силой. Манфред был на пять лет моложе ее и олицетворял собой начало новой жизни, поэтому Ангелика словно восстала из пепла. На прошлой жизни и образе мыслей был поставлен жирный крест. Ее лицо заметно похорошело, в глазах появился веселый блеск, а в жизни новый смысл. Рихтгофену тоже нравилась эта мудрая, много пережившая, но сохранившая красоту, женщина. Она не болтала попусту, как многие берлинские пустозвонки, а была глубока, как море. Именно такую женщину барон Рихтгофен искал уже много лет, но нигде не смог отыскать. И теперь ему казалось, что он ее наконецто нашел. Случайно, как это всегда бывает, и совсем не там, где предполагал.

Ангелика пригласила его за стол, где уже сидели артиллеристы в компании Регины и Тельмы. Поздравив Ангелику с днем рожденья и подарив ей золотой перстень с алмазом средней величины, от которого она пришла в восторг, Манфред присел за стол. Офицеры поздоровались, и разговор както сам собой зашел о войне, что было не удивительно, поскольку половина гостей служила в действующей армии. Артиллеристы поведали Манфреду о том, что сегодня утром их зенитной батарее, расположенной на западной оконечности Пенемюнде, пришлось ожесточенно отстреливаться от массированного налета французской авиации, уничтожившего ангар с боеприпасами. Эти чертовы французы, обычно мазавшие, на этот раз бомбили чрезвычайно метко и долго, и в итоге нанесли большой урон. Помимо боеприпасов они разбомбили железнодорожный узел под городом и мост через реку, по которому шло снабжение расквартированных вокруг Пенемюнде воинских частей. Рассказ Манфреда о сбитых им час назад трех английских летчиках привел артиллеристов в неописуемый восторг. Они тут же предложили поднять тост за подданных Кайзера, так смело воюющих в воздухе против поганых французов и англичан. Манфред поблагодарил, но предложил прежде всего выпить за хозяйку дома, сиявшую как только что взошедшее солнце. Сейчас она была влюблена и горда одновременно. Вечеринка длилась недолго. Вскоре артиллеристы покинули собравшихся по необходимости быть на службе, а подруги Ангелики отговорились делами и также ушли. Сама Ангелика ничего не имела против того, чтобы остаться с Манфредом наедине. К счастью Рихтгофен находился в увольнении до следующего утра. Кроме того, он сообщил ординарцу где его искать в случае крайней необходимости. Как только гости покинули дом, Ангелика бросилась в объятья Манфреда и наградила его за победу долгим поцелуем. Не имея больше сил разговаривать о чем бы то ни было, они сразу отправились в спальню, большее пространство которой занимала огромная и мягкая кровать. Каждый раз, когда он оказывался здесь, Манфред чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Он обнял Ангелику, привлек к себе и, мгновенно сняв с нее легкое полупрозрачное платье, с легким шорохом соскользнувшее на пол, больше уже не вспоминал о том кто он и что он в этом мире. До утра его для мира не существовало. Единственное, что напоминало ему о существовании других людей, были доносившиеся иногда издалека гулкие разрывы, но Манфреда они не беспокоили. Он покрывал красивое тело Ангелики жаркими поцелуями и стонал от удовольствия, когда, обвив его своими нежными руками, она отвечала ему тем же. Они ласкали друг друга и многократно сливались в буйной пляске тел так, что к утру Манфред был измучен, но счастлив, а Ангелика была просто счастлива.

Оставив разнеженную Ангелику в теплой постели, Рихтгофен поспешил в полк, все же слегка обеспокоившись услышанной ночью канонадой. Очень уж близко от его аэродрома слышались разрывы авиабомб. И опасения его оказались не напрасны. Ночью французские бомбардировщики совершили второй налет на Пенемюнде, на сей раз целью был выбран аэродром истребительной авиации, на котором базировался «красный малыш» Рихтгофена - его любимый биплан. После ночной бомбардировки французов биплан был сильно поврежден. Придирчиво осмотрев искалеченную машину, Манфред понял, что сегодня вылетов не будет, и уехал в офицерский клуб Пенемюнде. Там он весело провел день в хорошей компании за бутылкой вина с рейнских берегов и игрой в карты. К своему удивлению в клубе он повстречал младшего брата Лотара, которого совсем недавно перевели из Клейнбурга под Пенемюнде. Лотар недавно был в отпуске в родовом поместье Рихтгофенов в Южной Баварии, видел отца и мать. К величайшей радости Манфреда они находились в добром здравии и гордились успехами сыновей, слухи о подвигах которых долетали даже туда. Проговорив с братом до позднего вечера, Манфред отправился в полк, решив, что день был не так уж плох, если не считать поврежденного биплана. Вернувшись на место, он обнаружил, что механики полка, несмотря на долгую работу, не сумели спасти его «красный малыша». Поэтому Манфреду пришлось пересесть на только что полученный с завода триплан «Фоккер». Эта машина, по словам конструкторов, имела самую высокую маневренность из всех современных истребителей благодаря трем плоскостям и могла вертеться в воздушном бою как юла. Граф Фольк и лейтенант Цеймер уже пересели на новые «Фоккеры» и отзывались о них весьма хорошо. Рихтгофен же питал слабость к своему биплану марки «Альбатрос», на котором он совершил столько побед. Но делать было нечего, «Красный малыш» летать уже не мог - приговор механиков был суров. Французская бомба повредила фюзеляж, превратив жесткую конструкцию истребителя в металлолом. Но в память о боевом друге Рихтгофен тут же решил назвать свой новый триплан «Красным малышом».

Следующая ночь прошла без какихлибо происшествий. Ни французы, ни англичане на сей раз не беспокоили немецкий аэродром своими налетами. В шесть утра, побрившись и позавтракав, Манфред фон Рихтгофен впервые запрыгнул в свой триплан и в сопровождении еще двух «Фоккеров», за штурвалами которых также сидели асы воздушного боя Цеймер и граф Фольк, устремился в сторону французских позиций, получив приказ от командира полка произвести разведку. В районе Гроссенхайма звено разделилось: Цеймер и Хольк полетели на северозапад разведать обстановку перед предстоящей завтра атакой немецкой армии, а Рихтгофен продолжил свой полет в одиночестве на Запад. День выдался на удивление спокойным, немецкий летчик не встретил ни одного самолета противника надо всей вражеской территорией. Обстреляв военный эшелон, шедший по направлению к передовой, и несколько зенитных батарей, Рихтгофен повернул назад и приготовился спокойно вернуться домой. Однако, на этом его удача закончилась. Совершенно неожиданно, словно ястреб, из огромного белого облака на него ринулся французский истребитель и первой же очередью продырявил крыло «Красного малыша». Манфред еле удержал машину в ровном положении и бросился в бой. Однако француз оказался на удивление вертким и Рихтгофену никак не удавалось сесть ему на хвост. После долгой гонки друг за другом «Фарман» французского летчика первым выпустил точную очередь по «Фоккеру» Рихтгофена, заставив его загореться. Увидев пылающий хвост, Рихтгофен почел за благо приземлиться на нейтральной полосе, поскольку до своих он никак не смог бы дотянуть, что и сделал, врезавшись крылом в какойто сарай. Сам летчик, однако, остался цел и невредим. Спустя пять минут к его величайшему удивлению храбрый француз был сбит немецкой зенитной артиллерией и приземлился неподалеку от догоравшего триплана Рихтгофена. При посадке «Фарман» сломал оба крыла и погнул корпус. Летчик, несмотря на это, был жив, хотя и не мог выбраться без посторонней помощи. Манфред поспешил на помощь раненому французу - ни в небе, ни на земле он не питал личной ненависти к противникам. Шла война, а Рихтгофены всегда были хорошими солдатами, но не убийцами. Вытащив француза из догоравшего аэроплана, Манфред поделился с ним своим пайком, который успел спасти. Пилоты познакомились. Противником в сегодняшнем воздушном бою для Манфреда был не кто иной как знаменитый Жак Вильнев, имевший на своем счету сорок шесть побед. У Рихтгофена их было уже пятьдесят семь и, не промахнись Вильнев, их и осталось бы пятьдесят семь. Почти полчаса летчики говорили о войне. За это время Манфред слегка изменил отношение к французам, которых считал всего лишь слабаками, не стремившимися ввязываться в бой и удиравшими, едва завидев немецкие самолеты. Как выяснилось, среди них тоже попадались бравые ребята. От Вильнева Манфред узнал о том, что его победы в воздухе до смерти надоели воздушному флоту Ее Величества королевы Великобритании, и англичане выделили специальную эскадрилью для уничтожения «Красного Барона». Рихтгофена это слегка позабавило. Скоро с обеих сторон фронта прибыли команды солдат для того чтобы забрать летчиков. Согласно международным правилам на нейтральной полосе в таких случаях запрещалось стрелять. Летчики попрощались и на всякий случай извинились друг перед другом, ведь случись вторая встреча - оба постараются не промахнуться. Кроме того, Рихтгофену придется возвратить долг. А быть в долгу барон не любил.

Всю следующую неделю Манфред фон Рихтгофен провел в небе, яростно гоняясь за английскими и французскими истребителями, не вылезая изза штурвала самолета, для того чтобы проверить его летные характеристики в бою. Как оказалось, триплан вел себя в бою действительно неплохо. Машина оказалась на редкость маневренной, что позволяло немецкому асу без страха ввязываться в схватку с тремя или четырьмя истребителями противника и выходить из нее победителем. Он запросто мог рассеять своей стремительной атакой аэропланы противника, не успевавшие уследить за головокружительными пируэтами его трехкрылой машины. Уверившись в удачной конструкции и вооружении новой машины, Рихтгофен подумал о том, что должным образом обученная эскадрилья летчиковистребителей, оснащенная такими маневренными машинами, сможет представлять из себя самую грозную боевую единицу в небе западного фронта. С этим он обратился к полковнику Шварцкопфу, командовавшему истребительным соединением Пенемюнде. Полковник счел идею здравой и разрешил Рихтгофену сформировать собственную эскадрилью, которая будет летать только на трипланах завода «Фоккер». Вторая идея барона заключалась в том, чтобы покрасить все самолеты в красный цвет, выделив тем самым эскадрилью в особое элитное подразделение. Так и было сделано. Спустя две недели на аэродроме Пенемюнде, приведенном в порядок после ночного налета французов, выстроилось два десятка яркокрасных трипланов, блестевших на солнце новенькой краской. Рядом с ними стояли отобранные из всего состава полка и обученные лично Рихтгофеном летчикиистребители, которым была уготована честь стать подопечными лучшего аса. Манфред отдал приказ, летчики заняли свои места за штурвалами, и в небо стартовала целая эскадрилья яркокрасных истребителей. В первом же воздушном бою немцы столкнулись с французской эскадрильей и показали на что способны новые самолеты. Ведущим эскадрильи был сам Манфред. Едва вынырнув из облаков над Страсбургом, Манфред заметил идущую встречным курсом эскадрилью самолетов. Кроме них самих немцев в этом районе сегодня не могло быть, поэтому «Красный барон» принял решение атаковать неизвестные самолеты, которые могли принадлежать только врагам Германии. Его подопечные уже были неплохими летчиками, на счету которых было по несколько сбитых аэропланов противника, но, по замыслу Манфреда, им предстояло сейчас пройти второе боевое крещение в составе нового формирования, чтобы проникнуться его общим духом. Сознание команды давало летчикам силы, о которых единичный участник воздушного боя и не догадывался. В пылу боя рождался некий коллективный дух, который помогал побеждать. Именно на него и выучку пилотов и рассчитывал Манфред. Подойдя на минимальное расстояние, Рихтгофен первым начал бой, наметив себе самолет противника. Эскадрилья действительно оказалась французской, но удирать она явно не собиралась, поскольку насчитывала, как успел заметить Манфред, едва ли не больше самолетов, чем немецкая. Завязалась жаркая схватка. Застучали пулеметы. Французы решили контратаковать и клином ринулись в самый центр немецкой эскадрильи, которая моментально рассеялась на отдельные самолеты - маневренность давала хорошие козыри в ближнем бою. Трипланы чертили небо во всех направлениях, словно майские жуки, абсолютно сбив с толку французов. После ожесточенного боя, в результате которого три «Фармана» были сбиты летчиками Рихтгофена, французы ретировались, а немцы продолжили свой рейд по вражеским тылам. В этот день ими была обстрелян крупный железнодорожный узел, на котором теснились эшелоны со свежими пехотными частями, только что прибывшими для смены находящихся на фронте, и сильно потрепан склад боеприпасов неподалеку от городка Тионвилль. Вернувшееся подразделение Рихтгофена встретил на аэродроме сам полковник Шварцкопф и поздравил с победой. После воздушного боя, в котором немецкие летчики под командой Манфреда фон Рихтгофена применили новую тактику, среди французов и англичан распространилась весть о новом смертоносном немецком соединении, которое союзники за необыкновенную маневренность окрестили «Цирком Рихтгофена». За три следующие недели «Цирк Рихтгофена» сумел сбить в воздушных боях в небе над Францией более десятка самолетов противника, чем вызвал лютую ненависть командований Франции и Англии. На русском фронте «Цирк Рихтгофена» появлялся очень редко, поскольку у русских практически не было самолетов и Манфред часами бороздил небо над позициями противника совершенно безнаказанно и скорее ради развлечения.

За боевые успехи полковник Шварцкопф представил Манфреда к награде и дал ему недельный отпуск. Манфред, взяв с собой Ангелику, не преминул укатить на побережье неподалеку от Ростока, где они проводили время, купаясь теплых в эту пору водах Балтийского моря и катаясь на водных лыжах. Естественно, прибыли они сюда тоже на самолете. Манфред арендовал двухместный «Альбатрос», собрата его «Красного малыша», и за несколько часов перенес свою любимую женщину из прифронтовой полосы в совершенно тихие курортные места. Жили они в санатории, по утрам пили кофе из маленьких белых чашечек, загорали, и вообще наслаждались жизнью как могли. Временами Манфреду казалось, что и войныто никакой нет, что после отдыха на побережье он привезет Ангелику в свое родное поместье в Южной Баварии, познакомит с родителями и братом Лотаром, которые будут очень за него счастливы. Но, замечтавшись, приходилось все время возвращаться обратно. Отпуск таял, дни проходили очень быстро. Однажды до обитателей санатория дошла весть о ночном нападении русского крейсера на соседний городок Страсланд, в котором находился гарнизон и база по ремонту подводных лодок. Война напомнила о себе, а в такое время Манфред мог быть только на фронте. Они снова сели в «Альбатрос» и перенеслись в Пенемюнде.

Мотор «Красного малыша» натужно ревел. Манфред фон Рихтгофен, впервые за последний месяц отправившийся в одиночный рейд, уже двадцать минут пытался уйти от наседавших на него англичан. Жак Вильнев не обманул - английское командование действительно снарядило целую эскадрилью первоклассных летчиков для его уничтожения. И вот, после двух недель поисков, исчертившие небо во всех направлениях, англичане все же наткнулись на возвращавшегося на базу Рихтгофена. Его попытались захватить в клещи и насильно посадить на французский аэродром, но немецкий ас вырвался, хотя и изрядно пострадал. Левый ряд крыльев его триплана был изрешечен и походил на старый дуршлаг. Патроны к пулемету были уже на исходе. Спасти Манфреда могло только чудо. Он никогда раньше не придавал значения смерти, не боялся ее, и в свои двадцать пять лет Манфред не видел для нее ни одного стоящего повода. Прямо по курсу висел, вытянувшись по линии горизонта, грозовой фронт. Туда Рихтгофен и направил свой издыхающий триплан. Влетев в грозу, Манфред подумал, что попал в преисподнюю. Его самолет начало трясти и кидать вверх и вниз, шатать из стороны в сторону. В кромешной тьме грохотали грозовые раскаты и сверкали белесые вспышки молний. Спустя пять минут такого полета Рихтгофен вдруг выскочил в пространство абсолютной тишины. Нет, облака вокруг не исчезли и дождь не перестал лить, но все это происходило както непонятно, без единого звука. Осмотревшись, он увидел немного в стороне две висевшие неподвижно в воздухе металлические фигуры, поражавшие своим размерами. Это было нечто похожее на аэропланы, но гораздо более уродливого вида. Один напоминал остроклювую хищную птицу, застывшую за секунду до того, как она схватила когтями добычу. А другой имел более массивные очертания и очень длинные крылья, под которыми Рихтгофен разглядел чтото похожее на гигантские авиабомбы, и еще какието неизвестные ему заостренные цилиндры. Сам летчик ничего не понимая смотрел по сторонам и молился, словно попал в ад, а пропеллер его триплана, бешено вращавшийся секундой раньше, теперь словно застыл без движения. И вдруг тишина закончилась - звук словно взорвался в его голове тысячами оттенков, заставив на время обхватить голову руками. Триплан вылетел из грозы и вошел в штопор. Рихтгофен еле успел вывести машину из штопора над самой землей. И в этот момент застучала пулеметная очередь. Словно укусы пчелиного роя, жала пуль возились в тело пилота. Триплан клюнул носом и снова вошел в штопор из которого уже не было выхода.