Небесный лабиринт. Искушение
Шрифт:
— У вас есть идея? — с жаром спросила девушка.
— Моя последняя идея была не слишком удачной, не правда ли? Ложись спать, Ева. Для разговора с Уэстуордами потребуются все твои силы. Придешь сюда завтра утром. Сестры пойдут в церковь в одиннадцать.
Подъездная аллея была ухабистой. Кое-где сквозь плиты пробивалась трава. Возможно, когда-то за аллеей ухаживали, но… Может быть, это делал ее отец? Мать Фрэнсис рассказывала о Джеке Мэлоуне неохотно и лишь под нажимом. Он был хорошим, добрым человеком и очень любил свою дочь. Вот и все. Ева понимала, что ничего другого ребенку сказать было нельзя.
Сведений
Девушка расправила плечи и пошла к дому. Издали он казался намного более ухоженным. Краска на оранжерее облупилась. Сад выглядел запущенным. Крокетные молотки и ворота были свалены в кучу, словно кто-то играл здесь много месяцев назад, но не позаботился убрать снаряжение. В вестибюле стояли резиновые сапоги и сломанные клюшки для гольфа, которые никто не удосужился выкинуть. В большом бронзовом ящике пылились слегка покоробившиеся теннисные ракетки.
Через стеклянную дверь Ева видела столик, заваленный каталогами, брошюрами и бурыми конвертами. Это разительно отличалось от безукоризненного порядка, царившего в монастыре. На их столике под изображением Богоматери — Царицы Мира никогда не было ни клочка бумаги. Если он появлялся, его тут же убирали в нужное место. Странно жить в доме, где на почту не обращают ни малейшего внимания…
Она нажала на кнопку звонка, заранее зная, что выйдет кто-то из троих. Скорее всего, это будет Би, сестра сапожника Пакси Мура, служащая в Уэстлендсе горничной. Если в воскресенье у Би выходной, то дверь откроет экономка миссис Уолш, живущая здесь с незапамятных лет. Она родом не из Нокглена и не общается с городскими, хотя сама католичка и посещает раннюю мессу. Когда эта крупная женщина садится на велосипед, зрелище получается довольно зловещее. Или к двери подойдет сам Саймон Уэстуорд. Его отец передвигается в инвалидном кресле и, говорят, слабеет с каждым днем, так что рассчитывать на встречу с ним не приходится.
Ева всю жизнь играла в одну игру, напоминавшую нежелание наступать на трещинки в дорожке. Мать Фрэнсис назвала бы это суеверием, но Ева поступала так всегда. «Если первой птицей, которая сядет на подоконник, будет певчий дрозд, то я сдам экзамен. Если это будет черный дрозд, то провалюсь. Если мне придется ждать у дверей дублинского монастыря дольше двадцати пяти секунд, я его возненавижу». Почему-то это всегда случалось у дверей.
Стоя у незнакомых дверей дома, в котором когда-то жила ее мать, Ева Мэлоун твердо сказала себе: если выйдет Би, это будет добрым знаком; значит, деньги она получит. Если выйдет сам Саймон Уэстуорд, это будет плохой знак. А если миссис Уолш, то может получиться что угодно. Когда Ева услышала быстрый топот, у нее загорелись глаза.
Вдали показалась школьница, девочка лет десяти-одиннадцати. Она открыла дверь и с любопытством посмотрела на Еву. На девочке была коротенькое платье типа туники, которые всегда носили ученицы протестантских школ. Форма школ при католических монастырях была более длинной и скромной. Ее волосы были заплетены в две косички, торчавшие над ушами как ручки, за которые так и хотелось взяться. Девочка была не толстая, но плотная и коренастая. У нее были веснушчатый нос и глаза того же голубого цвета, что и форма.
— Привет, — сказала она Еве. — Вы кто?
— А ты кто? — спросила Ева. Если все в Большом Доме такого же роста, то бояться ей некого.
— Я Хитер, — ответила малышка.
— А я — Ева.
Наступила пауза. Хитер пыталась сообразить, что сказать дальше.
— Кого вы хотели видеть? — после недолгого раздумья спросила она.
Ева посмотрела на нее с уважением. Ребенок пытался решить, к кому она пришла — к хозяину или к прислуге. Вопрос был сформулирован совершенно правильно.
— Я хотела видеть Саймона Уэстуорда.
— Конечно. Входите.
Ева шла за девочкой по коридору, на стенах которого висели потемневшие от времени картины — возможно, охотничьи сцены. Хитер? Хитер? Ни о какой Хитер Ева до сих пор не слышала, но она не слишком интересовалась этим семейством. Если нокгленцы говорили о Уэстуордах, то Ева в этих разговорах не участвовала. Когда о них упоминали монахини, Ева отворачивалась и уходила. Однажды Ева наткнулась на статью о них, опубликованную в одном светском журнале, и начала лихорадочно листать страницы, надеясь узнать об этой семье еще что-нибудь. Бенни всегда говорила, что если бы сама была из Уэстуордов, то знала бы о своей родне всё. Может быть, даже завела бы тетрадь с вырезками. Но то Бенни… Сейчас она была бы у Уэстуордов на побегушках и благодарила их за все. В отличие от Евы, которая все это время хранила гордое безразличие.
— Вы — одна из подружек Саймона? — тоном заговорщицы спросила девочка.
— Нет, — без всякого выражения ответила Ева.
Они вошли в гостиную. На низком кофейном столике лежали воскресные газеты и стоял серебряный поднос с бутылкой хереса и стаканами. У окна сидел в кресле майор Чарльз Уэстуорд. Плечи старика были сгорблены; даже с такого расстояния было видно, что он не сознает, где находится. Плед, лежавший на его коленях, свисал на пол.
Этот человек приходился Еве дедом. Большинство людей обнимало своих дедов, называло их дедушками и сидело у них на коленях. Дедушки давали им монетки в два шиллинга, хранили их фотографии, сделанные во время первого причастия и конфирмации, гордились внуками и представляли их другим людям. Но этот человек не желал видеть Еву. Если бы он был в своем уме, то велел бы выгнать ее из дома так же, как выгнал ее мать.
Когда-то Ева мечтала, чтобы он увидел ее во время прогулки на лошади или в автомобиле и спросил, кто этот красивый ребенок. У них имелось фамильное сходство. Но это было давно. Теперь она не испытывала к этому человеку ни жалости, ни ненависти, ни любопытства и не мечтала, чтобы все сложилось по-другому.
Хитер смотрела на нее с интересом.
— Я пойду искать Саймона, а вы посидите здесь, хорошо?
Лицо девочки было открытым. Дуться на нее было невозможно.
— Спасибо. Большое спасибо, — проворчала Ева.
Хитер улыбнулась.
— Вы не похожи на его обычных подружек.
— Нет?
— Нет, вы похожи на нормального человека.
— Вот и хорошо. — Ева волей-неволей улыбнулась.
Но это только подогрело любопытство малышки.
— Вы не насчет кобылы?
— Нет. Я не отличаю кобылы от жеребца.
Хитер добродушно рассмеялась и пошла к двери. Неожиданно для самой себя Ева решила удовлетворить детское любопытство.
— Я — не одна из его подружек, — сказала она вслед девочке. — Я — одна из его кузин.