Небесный почтальон Федя Булкин
Шрифт:
Не, приехать, значит, могут все-таки мама с папой мои, раз не держит насильно их Бог в небесном градостроительстве. Что им время терять поездками, если строят для всех, кто жив на земле, после смерти светлое в небе будущее…
Раньше на столе много тарелок сервизных с синей полоской по краюшку мама ставила: тетя Аня придет, дядя Сережа друг с тетей Натальей, Евгения Николаевна, шумные! Длинную селедку под шубу свекольную прятали, ни куска потом не найдешь! В огромную миску салат оливье, рыба заливная в лимонах кислых, про которую в фильме правду сказал
– Почему так долго, бабушка, варится холодец?
– Черта варят, Федь, на Рождественский пост. Вот он все никак и не сварится.
До того он опасный, черт, что всю ночь на огне медленном в огромной кастрюле у мамы кипел, а потом еще до полудня, и почти до самой полуночи в холодильнике в противне мерз для безопасности.
С хреном его ели, на квадраты дрожащие нарезав, а за язык все равно щипался, но уж вкусно!..
Под батареей с бабушкой у нас тесто. Папа очень любит капустный пирог с яичком рубленым. Посидит-посидит тесто в кастрюльном тепле, согреется и ползет наружу. Приподнимет крышку – и на пол лапами. Отдирает бабушка лапы эти с линолема, заправляет обратно в кастрюлю, а оно опять…
– Вон, опять оно, бабушка!
– Последи за ним, Федя.
И сижу у батареи, на корточках, за тестом слежу, как крышку втихаря приподнимает оно, подглядывает. Слежу, слежу, засыпаю… Батюшки! А оно уж к раковине от меня уползло…
– Бананы прозрели, бабушка?
– Не «прозрели», а не дозрели, Федя; к Рождеству, даст бог, подойдут.
– Нет такого праздника больше – Рождество!
– А какой же есть, Федя, праздник?
– Старый Новый год, бабушка!
…День Конституции. День Революции. 23 февраля есть день, защитника от фашистов Отечества, и Восьмое марта – всеобщих женщин.
– Не всеобщих, Федь, а всеобщий…
– Всеобщий тогда с мужчинами был бы, бабушка!
– С ВОСЬМЫМ МАРТА, бабушка! С ДНЕМ ТВОЕГО ЗАЩИТНИКА!
– Спасибо, Феденька, защитник ты мой… Ах ты господи! Красоту-то какую нарисовал.
– Мне вот тоже, бабушка, эти цветы гораздо больше на открытке у тебя нравятся, чем когда они на картинке в твоей садовой энциклопедии были…
Пасха еще, правда, тоже есть…
– Если Пасха есть, Федя, как же Рождеству не быть?
Никакой связи меж этих праздников не вижу я. В Рождество ни одного подарка не кладет Дед Мороз под елку. Нечего и говорить о праздниках, когда подарков под елкой нет. А на Пасху яички крашеные, разноцветные, как в Новый год шарики, и кулич с изюмом, на десять и десять тесто яиц!
– Сколько, Федя, будет десять и десять?
– Двадесять, бабушка…
И всю ночь в шкафу печется, густой… Даже воздух изюмом маковым по всем комнатам рассыпается! А чего хорошего в Рождестве?! Новый год прошел, фильмы все хорошие показали, ну и детский сад на носу…
Ох, не нравится мне праздник этот!
«Родился Христос,
Ничего не сказала на эту считалку бабушка.
Раздувается от обиды. Потому что считалка хорошая, складная. Так у нас в садике друг с другом считаются. На кого пальцем тыкнули – тот дурак.
Есть, правда, еще один очень хороший праздник в нашей стране… День моего рождения.
1 февраля родился Я! Родила меня мама папе, а достался я только бабушке. «Федя», говорит, по греческому языку «Божий дар» означает. И откуда только греческий знает?
– Ангел твой, покровитель небесный, в день рождения твоего тоже именинник, Федя.
Этот, к моему дню рожденья примазавшись, Феодор святой – Христа ради юродивый. Не повезло мне вот так, с блаженным на всю жизнь покровителем. Как ему оберегать меня, если он сумасшедший? Сумасшедшие все блаженные. Одна блажь у них на уме…
– А у Феди нашего всей блажью наружу…
Это еще хуже обиделась бабушка за правду мою. Любит таких приваживать! То безрукие они, то безногие, на шкурах у ворот храмовых сидят, денег просят. И такие уродивые они, что их даже в храм не пускают.
– Ни за что не стану уродивым!
– Не уродивым, Федя, юродивым…
А «юродивый» от «уродивый» произошел. Только букву первую в имени сменил.
Не хочу я быть ни уродивым, ни юродивым, ни уродливым, ни блаженным! Но «Аленку» в день ангела все равно дарит бабушка мне. Повезло блаженному – заодно со мной именины…
Только две тарелки теперь на стол поставила бабушка. Значит, все-таки не надеется, что приедут к нам папа с мамой.
Понадеюсь тогда я с Царь-Зайцем моим – за нас четверых и Пуню. Тоже помнит Царь-Заяц папу с мамой моих, Пуню помнит… я знаю! Уж она-то его как следует в жизнь свою потрепала…
Посажу его вот так, папе на стол, на бумаги геологоразведочные, на газеты «ПРАВДЫ», он в окошко глядит-глядит, как летают снежные мухи.
Ждет и он, я же вижу!
– Не выдумывай, Феденька.
– Да какие у тебя, бабушка, полномочия – за Царь-Зайца моего говорить?!
Поставлю папе с мамой тарелочки. Папа тут сидит, мама тут всегда. Папе рюмочку, маме бокал ее длинный хрустальный шампанское пить, «Советское полусладкое», папе под елку дневник детсадовский, к школьным годам подготовительный. Оценки хорошие, есть чем папе гордиться! Красные кружочки все в табеле – пятерки по-новошкольному.
Маме нашел на улице я шарик стеклянный. Целиком из стекла! Цвета изумрудного, внутри пузырик застыл. Будто кто-то вздохнул в нем невидимый. Маме очень должен шарик этот понравиться…
И в двенадцать курантные мамы-папины ложку с ножиком на пол случайно роню, есть примета такая специальная, чтобы уж точно!
…И чему только все в телевизоре улыбаются? Песни поют, кривляются?..
– Маловато нас с тобой, может, бабушка, для веселья?
Может, по кровати попрыгать мне, хоть для виду?