Небит-Даг
Шрифт:
— Нет, с Айгюль я поговорю сама!
И Мамыш, и Тыллагюзель разом вздохнули: «Ну, раз встала, значит, уйдет». Но Эшебиби и не подумала выйти, а, как хозяйка дома, забралась на диван, облокотилась на подушку и еще раз повторила:
— Я с ней хорошенько поговорю.
— В эту минуту неожиданно появилась Айгюль. Раньше всех ответила на ее приветствие Эшебиби, она спустила ноги вниз и, сгорбившись, уставилась на девушку.
— Хелик-салам! Вот и сама Айгюль!
Удивившись, что дочь пришла с работы раньше времени, Тыллагюзель спросила:
— А
— Сегодня к двум часам вызывают в Объединение, — сказала Айгюль, взглянув на свои часики, — а сейчас уже половина первого. Будет много хлопот, я решила забежать домой попить чаю и закусить.
Усевшись на стул возле Эшебиби, Айгюль справилась о ее здоровье. Позабыв ответить, Эшебиби рассматривала девушку. Ее полные, в светлых чулках ноги, открытые ниже колен, возмутили старуху. «Если не считать туркменского имени, чем Айгюль отличается от жены моего старшего сына?» — рассудила она. Но когда поглядела на красивую, открытую шею Айгюль, нежную кожу, румяные щеки, она осталась довольна, морщинистое ее лицо прояснилось. Мамыш, догадавшись, что Эшебиби своей бесцеремонностью обязательно огорчит Айгюль, решила вмешаться в разговор.
— Милая моя, не устала ли ты?
— Саг бол, тетушка.
— Много ли добываете нефти?
— Порядочно, — рассмеялась Айгюль. — Ежемесячно сверх плана отправляем почти эшелон.
— Молодцы, хорошо! Как там работает наш Нурджан?
— Соревнуется с Ольгой Сафроновой, которая его сменяет на вахте.
— Кто же из них побеждает?
— Оба на «Доске почета».
— Ну и как? Не-чел-лик [4] доволен нашим сыном? — многозначительно спросила Мамыш и вдруг даже покраснела.
4
Искаженное начальник.
Эшебиби, раздосадованная вмешательством старухи в разговор, не дала Айгюль ответить.
— Айгюль-джан, а что ты скажешь о моем сыне? — спросила она.
Девушка растерялась: что это обе старухи сразу забеспокоились о своих сыновьях, может быть, получили повестки из военкомата? Заметив нетерпение Эшебиби, она невольно ей первой и ответила:
— Эшебиби, я хоть и знаю твоего сына, но ничего не могу сказать о его работе. Он ведь не на нашем участке.
Опершись руками на диван, вся подавшись вперед, Эшебиби с жаром воскликнула:
— Мне и дела нет до его работы! Ты скажи, какой он парень!
Айгюль, поняв, чего добивается Эшебиби, решила немного ее поддразнить.
— Какой характер у твоего сына, не знаю, но внешность просто бросается в глаза…
Эшебиби вскочила с места:
— Правду сказать, Айгюль-джан, мой сын — золотое кольцо. Девушке, которая сумеет надеть его на палец, мечтать больше не о чем.
Не желая слушать глупые речи, Тыллагюзель молча вышла из комнаты, а Айгюль захотела еще немного подурачить хвастливую бабу.
— Но, Эшебиби, такое счастье достается не каждой девушке.
Эшебиби, брызгая слюной, хвалилась:
— Жертвой твоей мне быть, Айгюль-джан! Не стану говорить — русские или туркменки, но все девушки Вышки осаждают его. Ты знаешь характер моего сына: даже внимания на них не обращает, просит: «Мамочка, эти девушки ловят меня, как охотники сокола. Пока они не вскружили мне голову, позаботься, найди хорошую подругу, и я навсегда преклоню колени перед ней».
— Ах, Эшебиби, есть ли на свете мать, которая родила дочь, достойную такого сына!
— Нет, Айгюль-джан, не так! — закачала головой Эшебиби. — Среди народа и имя божье есть, и девушки есть, созданные на счастье мне. Я, видать, родилась под счастливой звездой, радость моя.
— Как угадать, Эшебиби! Иной раз ждешь, что придет Хидыр, а явится обезьяна.
— Знаю я одну такую девушку, кажется мне, что она с моим сыном две половинки одного яблока. Если эта девушка даст согласие, — а я не сомневаюсь, что так и будет, — тогда на этом свете у меня не останется неисполненного желания. Айгюль-джан, как ты думаешь, где эта девушка?
— Мир широк, может, в Ашхабаде, может, еще где…
— Нет, эта девушка в Небит-Даге, как раз тут, где мы сидим.
— Удивительно! Разве у Мамыш есть на выданье дочь?
Эшебиби, поглаживая свои волосы, наклонилась вперед.
Айгюль, застыдившись, опустила голову. Опершись обеими руками на спинку стула, Эшебиби завопила:
— Радость моя, ты не думай, что Эшебиби ничего не чувствует. Я хоть и не из потомков святых, но рождение мое, видать, было особенным. Мне все ясно, словно я побывала в твоем сердце. Думаешь, я не чувствую, как твое пылкое сердечко летит к моему сыну? Радость моя, ты не смущайся, если стесняешься Мамыш, скажи мне на ушко.
— О чем бы мне осталось мечтать, если бы я была твоей невесткой, Эшебиби!
— Ой, сердечко мое! — Эшебиби захлопала в ладоши.
— Но только… — не успела Айгюль начать, как почувствовала, что словно кто-то подрезал Эшебиби ее крылья: глаза ее испуганно округлились.
— Что это значит, кыз?
Айгюль встрепенулась, словно птица, готовая взлететь, и резко ответила:
— Я дала слово другому.
Тут уж вздрогнула не только Эшебиби, но и Мамыш. Обе старухи растерянно глядели друг на друга. Однако Эшебиби быстро опомнилась. Самоуверенности ее не было предела.
— Если слово не скреплено венчанием, оно вроде легкого ветерка. Дунешь — и пропало без следа.
Айгюль возмутилась, ее лицо потемнело.
— За кого ты меня принимаешь? Разве не плюют в лицо человеку, растоптавшему свое слово, нарушившему клятву? Кто будет сидеть за одним столом с человеком, считающим честное слово легким перышком? Кто будет уважать парня, который держится за материнский подол, собирается устраивать свою жизнь по указке матери? Я лучше сквозь землю провалюсь, чем нарушу свое слово! И тебе я прощаю твою ошибку только из-за твоего возраста. Но с условием, что ты больше не заикнешься об этом.