Небит-Даг
Шрифт:
— А чем плохо?
— А что хорошего? — вдруг сказал Таган, захотевший испытать механика.
— Во-первых, — начал Кузьмин, загибая пальцы, — я люблю перемены. Во-вторых, в бригаде Атабая мой земляк Суровцев. В-третьих, если мы найдем нефть в Сазаклы, там построят новый город. Вырастет новый город — меньше останется пустыни. Я не люблю пустыню. В-четвертых, ко мне приехала погостить теща из Тамбова…
Бурильщики рассмеялись.
— Теща — это нормально, — сказал Джапар, — но если человек хочет бежать от жены…
— От
— От нее, — вздохнул Губайдуллин. — Ты ведь знаешь мою жену…
— Конечно, знаю. Умная, скромная женщина…
— Я тоже так думал, когда женился.
— Постой-ка, Джапар, я что-то не пойму…
— Если опытный пастух заранее скажет тебе, какой ягненок родится у овцы, какой он будет масти, — верь! Но если кто-нибудь похвалится, что хорошо знает женщину, скажи, что он лжец! Эта умная и скромная, как говоришь, женщина оказалась не цветком, а колючкой. После женитьбы не прошло и дня, как она вонзилась мне в бок, уколола плечо, села на голову и теперь своим ядовитым языком отравляет мне жизнь.
— Как же это получилось?
— Чем больше я покорялся, тем хуже получалось…
— Ты, брат, сказки рассказываешь…
— Если бы сказки… Короче, она меня не пускает в Сазаклы.
— Тут-то и смотаться, — сказал Кузьмин.
— Я не глупее тебя, друг. Так и решил. Но теперь она говорит, что, если не послушаюсь, она поедет вместе со мной!
— Вот уж нечего бояться! — засмеялся механик. — Как поедет, так и уедет. Баба там долго не засидится. Не те места!
— Ты ее не знаешь, — снова вздохнул Джапар. — Но я еще соберусь с силами. Ведь сказано: «И трус может стать храбрецом, если его палкой гнать».
— Прямая палка или кривая, — невпопад вмешался подошедший помощник бурильщика Халапаев, — все равно попадет или в меня, или в тебя. А кто держит палку, тот из воды выйдет сухим, как гусь…
— Что это за беспутный петух запел не вовремя? — спросил Таган.
— Почему петух? Я голубь, белый голубь…
Таган посмотрел на смуглого курносого плотного Халапаева и сказал:
— Ах ты, шалопай!
— Не шалопай, а Халапаев!
— Ну ладно, Халапаев, кто тебя позвал сюда?
Халапаев сделал странное движение, будто кость застряла у него в горле.
— Что ж молчишь?
— Я… я кончил…
— Что кончил?
— …говорить.
— Ах, шалопай! Ты же не ответил, кто тебя звал?
— Атаджанов.
— Как же получилось, что Тойджан звал тебя ко мне, а не к себе?
— Тут есть свой смысл, — важно сказал Халапаев.
— Что за смысл?
— Атаджанов позвал меня к тебе…
— Зачем?
— Чтобы позвать тебя к нему.
— Замечательный смысл! А зачем я ему понадобился?
Халапаев надменно задрал нос.
— У меня нет прав, мастер-ага, лезть в чужие тайны и тем более разглашать их.
— Говорят, терпи, если с поручением послал мальчика, — серьезно сказал Таган, — но ты хоть и шалопай, но не мальчик. Нельзя, братец, так задерживаться, когда послан по делу. Ты, как поскользнувшийся человек, уронил сразу две дыни. Во-первых, забыл о своем деле, во-вторых, увлек меня пустым разговором и отнял столько времени.
Халапаев с интересом посмотрел на мастера.
— Таган-ага, когда выпадут твои зубы и не сможешь жевать даже вареное мясо, хотел бы я знать, кого ты тогда будешь ругать?
Таган рассмеялся и, положив руку на плечо Халапаева, отправился вместе с ним на буровую.
Глава девятнадцатая
Все повторить сначала…
Сердце Тагана сжимала тревога. Никогда нельзя знать, что там творится, под землей! Что случилось на буровой у Тойджана? Халапаев болтал без отдыха, но мастер даже и не вслушивался. Он молча шагал рядом, размышляя о том, что недаром шайтаны нашли себе жилье в преисподней. Именно оттуда, с далекой глубины, и приходится ждать всяких бедствий. Однако, подойдя к скважине, мастер убедился, что ничего страшного не произошло. Руки Тойджана лежали на рычаге, ноги спокойно нажимали на педали, только лицо его, орлиный взгляд были мрачнее тучи.
Благодушное расположение духа сразу вернулось к мастеру. Он взглянул на безоблачное небо, потом на сырую землю, от которой поднимался пар, и негромко, будто с самим собой разговаривая, сказал:
— Взглянешь на солнышко — глаз веселится… К земле прислушаешься — так тихо, что душа радуется. А все-таки нет мне покоя! Что творится со мной? — и мастер посмотрел на Тойджана, надеясь, что он поймет намек.
Бурильщик продолжал работать молча, даже не улыбнулся.
Таган заглянул ему в глаза и спросил:
— Тойджан, как думаешь, что меня беспокоит?
По-прежнему делая вид, что не понимает, Тойджан ответил:
— Может, ты потерял что-нибудь?
— Что мне терять? Разве из кармана этого бушлата высыплется золото?
— Сокровище можно хранить не только в кармане.
— Думаешь, у меня есть амбар для золота?
— По-моему, есть.
— Где же?
— А твоя голова?
— Какое же сокровище спрятано в этой тыкве?
— Есть одно такое сокровище.
— Не могу догадаться!
— Может, моя прямота покажется грубостью, но я все-таки скажу прямо: память — твое сокровище!
— Ничего не понимаю!
Вместо ответа Тойджан кивком показал на трубу, находившуюся в центре буровой. Она уже наполовину ушла в землю и продолжала потихоньку опускаться. Мастер стукнул себя по лбу.
— О, пустоголовый! О, птичьи мозги! Где твоя память! С этакой тыквой на пенсию пора идти, а не мешаться под ногами у людей!
Бурно выразив негодование, старик спокойно уселся на обломок железного чана.