Небит-Даг
Шрифт:
Вчера отправил Валю к теще в Вологду. До события еще далеко. В декабре. Тогда и возьму отпуск.
25 октября 1930 года.
Наконец-то и у нас свой автопарк! В Красноводск пригнали для нас две полуторатонки. Правда, из-за бездорожья пока не могут перегнать сюда, но это уже пустяки. Было бы что перегонять!
1 июня 1931 года.
Неделю назад произошло важное событие, двадцать четвертая скважина, пробуренная глубже, чем соседние, на новый
12 октября 1931 года.
Вот и горькое похмелье… После фонтана все будто замерло. Скважины 14, 15 и 18-я оказались геологически неудачными, 9-я дала воду, 7-я — убогую суточную добычу в полтонны, 13-я — пять тонн, 19-я — двадцать тонн.
Начальник треста вернулся из Москвы. Там недовольны. «Мы не можем бросать миллионные средства на филантропическую затею — питать иллюзии небит-дагских фантазеров». Вот как пышно выражаются. А крыть нечем. Все доводы под землей.
18 декабря 1931 года.
Можно ли работать при таком уровне техники и технологии, как у нас? Бакинские промыслы с их оснащенностью будто на другой планете, а не за Каспием. А мы все еще бедны, все еще под вопросом, все еще не доказали право на существование, хотя нефтеносность недр очевидна.
Единственное, чем можно похвалиться в нашем затишье, — это людьми. Туркмены удивительный народ. Еще в Баку, перед отъездом в Небит-Даг, когда я рыскал по библиотекам в поисках литературы о Туркмении, в какой-то брошюре попалось высказывание английского капитана Вудруфа, который в середине восемнадцатого века побывал в здешних краях. Он писал: «Страна эта столь дика и пустынна, что только такой закаленный народ, как туркмены, может жить в ней». Это верно лишь наполовину. Нынче в этой дикой стране полно русских, азербайджанцев, армян, украинцев, казахов. А туркмены действительно народ закаленный. Но удивляешься вовсе не этому.
Есть у нас такой рабочий — Таган Човдуров. Мужик лет тридцати, здоровенный, сухощавый, крепкий, как саксаул, который не враз топором разрубишь. Год походил на курсы ликбеза в Джебеле, стал толково изъясняться по-русски, газеты понемножку читает. Так вот, такой сознательности, такого отношения к своему труду как к общему делу я, пожалуй, не видел у людей образованных и партийных. Видно, ему кажется, что он за все отвечает. Скажешь после работы: «Поехали домой, Таган?» Мотает головой. «Один час буду. У Сатлыкова скважин затупел». — «Постой! Как же час? Следующий поезд, дай бог, среди ночи пойдет. А Сатлыкову мастер поможет». — «Время пройдет — не вернется. Мастер поможет завтра, я помогу сегодня». — «А где спать будешь?» — «В будке мастера». Будка мастера — нужничок со щелями в стенах и колченогим столом. Да еще химический карандаш, привязанный к гвоздю, чтобы не сперли. Койки там в помине нет, матраса и подавно.
Другой раз один молодой парнишка, лодырь порядочный, не уследил за скважиной, подскочило давление. Таган схватил паренька за грудки, трясет и кричит: «Я тебя с работы уволю!» Еле оттащили. Я говорю: «Таган-ага, зачем так? Ты же ему не начальник, не имеешь права увольнять!» — «Я не имею? А кто хозяин промыслов?»
Вот так буквально, по простодушию своему, он и понял то, что писал в ликбезе, в тетрадке по трем линейкам: «Рабочие стали хозяевами заводов, фабрик, промыслов…» Но ведь не только понял, а принял как руководство к действию!
Его приятель Атабай тоже очень интересный, но совсем другой. Это туркменский Кола Брюньон — балагур и прекрасный бурильщик.
Люди растут, но нефти не прибавляется…
21 января 1932 года.
Создана комиссия по ликвидации небит-дагского треста. Нерентабельны мы и неперспективны. Сколько усилий впустую… А ведь нефть тут есть! Многократно доказано. Проклятая наша техническая отсталость, проклятая нищета, не позволяющая затрачивать средства, если они быстро не обернутся.
Вечное недоумение — кто прав: те ли, кто обещает, или мы, ковыряющие тут землю, не видящие ничего дальше пустынного горизонта? Подчиниться? Нет, надо писать, ехать в Москву, доказывать, бороться! Только активностью, знанием дела, верой в свои перспективы сильны и зрячи те, кто решает судьбу наших промыслов.
15 марта 1932 года.
Не было бы счастья, да несчастье помогло. Пишу, а у самого руки дрожат от усталости. А записать надо по свежим следам.
Второго марта, перед тем как ликвидационная комиссия должна была подписать окончательный приговор Нефтяной горе, скважина № 12 дала сильный нефтяной фонтан.
Скважина, забуренная на 520 метров, фонтанировала восемь суток, выбрасывая ежедневно больше пяти тысяч тонн нефти. Фонтанная нефть переполнила все резервуары, вырытые наспех ямы и обваловку.
Область отнеслась к сообщению о фонтане недоверчиво, и только шестого марта из Красноводска прибыл товарный поезд с лесоматериалами, приехали 120 рабочих-добровольцев помочь ликвидировать пожар. Девятого марта из Баку приехал начальник Азнефти, инженеры, профессора, бакинская пожарная команда — две автомашины и сорок пожарников, саперная рота Туркменского военного округа.
Бессменно восемь дней и восемь ночей мы сражались с фонтаном. Как на грех, поднялись обычные весенние небит-дагские ветры. Ночью работали в потемках. Прожекторов у нас нету, а маломощная электростанция не могла осветить огромные площади, залитые нефтью. В этом аду кромешном, в растерянности нашей и бессилии очень запомнился Таган Човдуров. Когда бы я с ним ни столкнулся, он всегда был на переднем крае. Черный, с лицом, перепачканным мазутом, вдвое похудевший, еще никогда не бывавший в подобных переделках, он так толково и быстро выполнял все распоряжения, что, глядя на него, успокаивались и рабочие, да и мы сами начинали верить, что как-нибудь уймем разгулявшуюся стихию.
Десятого марта скважина заглохла. Ее забили песком. В амбары удалось собрать 140 тысяч тонн нефти. Бесконечно обидно! То, что для нефтепромышленника, вроде Нобеля или Коншина, было бы неслыханным счастьем, нас сокрушает. Скважина истощилась, а если бы не фонтан, мы ее пользовали бы планомерно и добыли втрое или вчетверо больше нефти, чем сейчас.
Впрочем, что я! Интересно, как бы мы ее пользовали, если бы в марте был подписан приказ о ликвидации промыслов?
2 июня 1932 года.