Небо Атлантиды (Операция «Форс-мажор»)
Шрифт:
– Да.
– Что значит да?
– Прекратите этот бред, – потребовал Фокин и нажал кнопку повторного набора последнего номера.
Ответом ему были длинные гудки.
– Прошу прощения у дам, – сказал воспитанный Громов, а потом спросил у Лукашевича: – Скажи, Алексей, ты лучше меня разбираешься в этих вопросах: по «мобильнику» можно отследить человека?
– Теоретически можно.
– Значит, нам следует избавиться от «мобильников».
Громов взял свой телефон и без всякого сожаления выбросил его в окно. Когда и Лукашевич сделал то же самое, Константин
– А у меня нет, – Стуколин виновато улыбнулся. – Фокин мне велел его на груди держать, а я в штаны переложил, ну и раскокал при катапультировании.
– Ясно, – подытожил Громов. – Теперь вся наша мобильная связь ограничена телефоном Ангеле. Вы ведь не возражаете?
– Нет, – откликнулась Ангеле. – Пользуйтесь на здоровье.
В траве у лесной дороги остались лежать два телефонных аппарата сотовой связи. Через полминуты один из них ожил и начал подавать сигнал вызова. Ещё через минуту он замолчал, и запел другой аппарат. На радость малоимущему литовскому грибнику…
К родовому хутору Бачинскайте добрались уже затемно. Ангеле сама открыла гараж, и Лукашевич ввёл «рено» внутрь.
Долгий извилистый путь по лесным и просёлочным дорогам вымотал всех, а Лукашевича – особенно. Потому попив наскоро заваренного чаю, он завалился на диванчик и сразу уснул. Громов же, который успел перехватить пару часов сна ещё по дороге, объявил себя «дневальным» и установил очерёдность дежурств: три часа он собирался отсидеть сам, затем – Стуколин, затем – Золотарёв, и только потом, если понадобится, – Лукашевич.
Золотарёв против такого порядка не возражал, бросил плед прямо на пол и свернулся на нём калачом, подложив под щёку кулак. А Стуколин заявил, что ему вполне по силам посидеть ещё час вместе с Громовым, обсудить текущий момент.
– Потом не жалуйся, – предупредил его Константин.
– Не буду, – пообещал Алексей.
Женщинам выделили одну из комнат с окнами во двор. Было уже ясно, что они не убегут, но подозрительный Стуколин, поглаживая пластырь на брови, обошёл дом и забил ставни найденными в кладовке гвоздями.
Ангеле отнеслась к его недоверию спокойно. У неё вообще наступил период умиротворения и душевной радости, который бывает у многих лётчиков-испытателей через несколько часов после опасного полёта на новой сноровистой машине. Потому когда она закрылась в ванной комнате, чтобы «привести себя в порядок перед сном», то воспользовалась смартфоном не для вызова бригады спасателей из числа охранников аэроклуба, а для отправки письма следующего содержания: «Ребята, тревога отменяется. Я виновата – не разобралась в ситуации. Ещё раз повторяю: тревога отменяется. Считайте предыдущее письмо дурацкой шуткой. Завтра или послезавтра приеду и всё расскажу. Целую всех. Ваша Ангеле».
Исправив таким образом свою «ошибку» и очень довольная этим, Бачинскайте отправилась в комнату с забитыми ставнями. Через минуту после того, как её голова коснулась подушки, она уже спала и ей снились облака, серебристые истребители с красными звёздами на крыльях и почему-то – русский пилот Алексей Стуколин в высотном компенсирующем костюме. Всё это напоминало растиражированную открытку к юбилею советских ВВС, но, как ни странно, не
Поговорить спокойно и без свидетелей у Громова со Стуколиным не получилось. Только они устроились за столом и включили электрочайник, как из «женской» комнаты вышла Мадлен Олбрайт. Ни слова не говоря, она взяла свободный табурет и тоже уселась за стол, положив руки на клеёнку и поджав губы.
– Вы когда-нибудь спите? – спросил Громов, которому её презрительное молчание было в тягость.
– Я мало спать, – отозвалась Олбрайт. – Мне надо работать.
– Понятно, – с нехорошей усмешкой сказал Стуколин. – Тяжело, наверное, управлять целым миром?
– Почему вы думает, что я управляю миром? – воззрилась Олбрайт на Алексея.
– Потому я и думает, – передразнил Стуколин, – что и думать нечего. Это раньше было: Америка и Советский Союз. Зона влияния тут, зона влияния там. А теперь одна Америка осталась. Конкурентов на власть нет. Китай вон собирался да быстро отказался. Им важнее, чтоб их дерьмовое шматьё покупали. А вы теперь лезете, куда не просят. Кто вас в Югославию звал, а?
– Прекрати, Алексей, – попытался Громов одёрнуть друга.
– Нет уж! – не послушался Стуколин. – Такой возможности у меня, может, и не представится больше. В Белый дом или на сессию ООН нас с тобой не пригласят.
– Вы можете приходить в Белый дом, – сказала Олбрайт. – Там устраивают экскурсии.
– Показуха дешёвая! – дал свою оценку Стуколин. – Никто мне на вашей экскурсии не скажет, зачем Америке покорять весь мир и устанавливать везде свои порядки…
– Но ведь этот порядок самый правильный, – возразила Олбрайт.
– Откуда вы знаете? Советский Союз все ругают, а он, между прочим, давал всеобщее бесплатное образование и медицину. И эпидемии везде победили. И в малоразвитых государствах электростанций строили забесплатно. И щедро делились своим богатством. А ваша Америка разве может этим похвастаться? Возьмём ту же Югославию. Когда там советская власть была, разве резали друг друга сербы с хорватами? А стоило советской власти кончиться, так сразу и началось. А потом ещё и ваши ястребы прилетели на своих «Фантомах». «Вбомбить в каменный век!» Это что, наш Брежнев сказал? Или я? Вы это сказали, госпожа Олбрайт! [53]
53
Алексей Стуколин, по всей видимости, не знает, что сомнительная честь быть автором фразы «Вбомбить в каменный век!» принадлежит командующему американскими ВВС генералу Лимэю и касается Северного Вьетнама.
– Война в Югославии была итогом многолетнего подавления гражданских свобод, – отчеканила Олбрайт, словно по учебнику.
– По-вашему, гражданская свобода – это свобода пустить кровь соседу?
– Нет, никогда. Однако именно наше невмешательство, вера в Европу, которая должна была помочь странам Югославии преодолевать национальные кризисы, привели к той войне. Мы вмешались, но когда стали понимать, что война может привести к взрыву во всей Европе. А стабильность Европы – залог стабильности Америки. Это основа нашей геополитики.