Небо без звезд
Шрифт:
– Скажи, весёлый человек Камаль, да? – спросил он Володю. – Тебя как зовут?
– Ильич.
– О, знаю Ильича. Ходил в мавзолей. Сухой лежит, жёлтый. Лежит, а как страну держит! – снова расхохотался Камаль, ему, видно, нравилось шутить на русском языке. – Привёз, что надо?
Володя молча раскрыл портмоне, достал кредитную карточку, положил перед Камалем.
Тот повертел её перед глазами.
– Швейцария. Дрянная страна. Мелкая. Почему не Германия?
– В Германии проблемы. Евро, стагнация и полицейщина в банках.
– У
– Это твои проблемы.
– О! Русские. Неправильно у вас ведут дела. Что надо от Камаля? Много надо от Камаля или совсем чуть-чуть надо? На кредитке не написано – сколько.
– То, что прилагается к карточке – после дела.
– И не доверяют. Зачем так? Коммунисты доверяли и проверяли! Я – коммунист! Я за социализм и свободный Курдистан! Я турков ненавижу. Я их могу резать, как баранов. Понял?
– Я тоже умею резать, – заметил Володя, и Камаль мигом угомонился.
– Слушай, дорогой, Камаль всё подготовил. Камаль умеет дела делать. Смотри.
Он нехотя выбрался из кресла, подошёл к сейфу, долго сопел над замком. Наконец, достал кинжал в украшенных сканью кожаных ножнах. Широкий и кривой. И сложенный гармошкой лист бумаги.
– На. Это – пароль. А это – карта. Где крест – встреча. Отдашь пароль шейху. Получишь, что надо. Что там у шейха, Камаль не знает. Камаль не любит много знать.
– За нами хвост. Ночью могут быть у тебя гости. Знаешь, что делать?
– А, не учи. Я пять лет в горах воевал. Раны зашивал, операции делал. Я – большой доктор! – Камаль важно поднял палец.
– Нет, никого убивать не надо.
– Конечно, никого! Я – пальцем не трону, – он поднял сигару, затянулся. – Камаль скажет, кому надо. Встретят. А там, как бог даст.
Камаль, не выпуская сигары, перекрестился. Потом набрал номер на мобильном, произнёс в трубку несколько слов.
– Идите поужинать. Машину я вам даю. Не моя. Чистая. Ресторан – напротив хотеля.
– Прощай, Камаль. Держи.
Володя протянул ему конверт с банковскими реквизитами и пин-кодом.
Камаль с серьёзной миной распечатал конверт, довольно хмыкнул.
– Машину подгонят к ресторану, ключи занесут. Обе стороны довольны?
– Довольны будем, когда в Москву вернёмся.
– Зачем так говорить? Вернёшься, куда денешься.
Они отужинали. Иорданская кухня тоже пришлась Игорьку по вкусу. Суп-крем из чечевицы – огненный, обильно сдобренный и чёрным, и красным перцем, с крошечными чесночными гренками; колбаски из баранины "по-иордански" прямо с решётки-гриля; и на закуску – перец, фаршированный брынзой и яйцами. Выпили местной анисовой водки с пролетающим над минаретом ковром-самолётом на этикетке.
Аборигены мало жаловали анисовое пойло, кроме которого, к слову сказать, из крепкого питья в заведении ничего не предлагалось. Безразличие к алкоголю с избытком компенсировалось кальянами, заряженными гашишной смолой.
Когда вышли из заведения, уже было темно, народа на улицах заметно прибавилось. Арабы общались в мелких кафешках под открытым небом, опять же, курили гашиш, играли в нарды, громко смеялись, и ожесточённо жестикулировали. «Можно подумать, что во всей Иордании нет такого явления, как телевизор», – подумалось Игорьку.
– Обсуждают, – заметил Серёга, – сколько Хусейн продержится.
Игорёк тоже стал различать имя "Саддам", часто и громко произносимое арабами.
– Грузимся, – скомандовал Володя.
Возле припаркованной неподалеку белой тойоты-пикапа стоял давешний порье и постукивал костяшками пальцев по дверце.
За руль уселся Серёга, рядом с ним занял место Володя, а Игорёк развалился на заднем сидении. После сытного ужина, анисовки и конопляного дыма хотелось спать.
"Тойота" покатила на север, в горы. Через час они были на дорожной развязке и свернули на трассу, ведущую на восток, к границе с Ираком.
Через пару часов Игорёк проснулся и обалдело огляделся. Где это он? Что он здесь делает? Со сна вообразилось, что он прежний Игорёк, более того, подросток, двенадцатилетний сопляк, бегающий в музыкальную школу, гоняющий в футбол во дворе, робко заигрывающий с одноклассницами, завидующий более смелым однокашникам, позволяющим себе дёргать девочек за косички, подкладывать на сидения парт кнопки и лихо вышибать портфели на переменах.
Он глядел на затылки попутчиков, на крепкие, пугающие плечи и не мог вспомнить, что это за люди и куда его везут. Ему казалось всё безнадёжным, он потерялся и никогда больше не найдёт дорогу домой, где футбол по вечерам и нудные домашние упражнения на фоно.
А за окнами машины расстилалось безжизненное марсианское пространство. После недавнего хамсина воздух ещё не успел сделаться прозрачным, и лунный свет, пробиваясь сквозь пыль, становился красным. От этого пески казались угрюмо-багровыми.
Игорёк закрыл глаза и стал выуживать из памяти всю нить событий, приведших его в Сирийскую пустыню. События под полуночным углом зрения представлялись нелепыми, дикими, придуманными. Казалось, что можно напрячься и вспомнить подлинные события, несомненные, с логичными поступками и рациональными мотивами. Но ничего не выходило. Измученный Игорёк, наконец, согласился в очередной раз признать себя бессмертным, но как он оказался в этой машине, ради чего он чешет в Ирак? Зачем покинул Артемия и Москву, «Москву-раскладушку», как он её называл?
Он чувствовал, что его безнадёжное путешествие никогда не закончится. Эта дорога, не имея цели, не имеет конца.
– Не спится? – не оборачиваясь, спросил Володя.
– Да что-то… – промямлил он.
– Что-то ты вялый, – заметил Серый. – Медитируешь?
– Мужики, а зачем мы в Ирак-то прёмся?
– Пострелять, – хмыкнул Серый.
– Умереть как герои, – сказал Володя.
– Нет, серьёзно?
– Что может быть серьёзней смерти? – бесцветным голосом спросил Володя.