Небо Голливуда

де Винтер Леон

– Ее сценарий носит то же название. И я нигде не мог его найти.

– А биографические заметки? – задает Джексон встречный вопрос.

– Их, без сомнения, написал Грин. Но задумывал ли он их как автобиографию? Может, это были наброски романа или сценария?

– Чарльз, куда ты клонишь? – спрашивает Ирена Джексон с улыбкой.

Я открываю свои карты:

– По-моему, все указывает на то, что Тино Родригеса контрабандой перевезли в Ментону. Информация об арендованном Ванессой Уэллес контейнере была обнародована намеренно, чтобы вывести полицию на след в Ментоне и сгоревшее тело. Все это подстроено, чтобы мы подумали, что Грин избил и поджег там Тино. Зачем? Чтобы

создать впечатление, что Грин тщательно все спланировал.

– Не мог бы ты выражаться конкретнее, Чарльз?

– Я считаю, что сгоревшее тело в Ментоне действительно принадлежит Грину. Думаю, что Тино и Ванесса вместе сочинили сценарий и лишили Грина жизни, когда тот работал над своим литературным произведением в гостинице. Как тебе такая теория?

– Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть.

– Какая ты формалистка, – жалуюсь я.

– Ничего не поделаешь, Чарльз.

– На твоем официальном языке такой ответ означает, что ты со мной согласна, но не можешь признать это вслух.

– Без комментариев, – говорит она. – Но ты меня заинтриговал. Что же тогда на самом деле произошло в Бенедиктовой ущелье?

– Работая в доме, Бенсон заметил, что у него под носом творятся любопытные вещи. Он поделился этим с двумя своими приятелями и установил в доме микрофон, который вы обнаружили. Они прослушивали воров, и Грин узнал, что его бывшая любовь Ванесса тоже состоит в шайке. Он пытался ее отговорить, шантажировал, угрожал сообщить в полицию, и она поддалась на его уговоры, а точнее, сделала вид, что поддалась. Одновременно вместе со своим любимым Антонио – никто не смог подтвердить мне, что он гей, – она замыслила двойную игру. Она стравила воров и актеров друг с другом, а затем, придумав гениальный план, избавилась от Грина.

– А где Кейдж? – спрашивает Джексон.

– В один прекрасный день он где-нибудь всплывет. Что скажешь?

– Ни подтверждаю, ни опровергаю, – повторяет Джексон. – Но должна признаться, что мы обсуждали такую версию. И пришли к выводу, что и этот вариант мог быть придуман Грином и Уэллес. У них было одиннадцать месяцев, чтобы построить весь этот зеркальный дворец. Мы не успеваем за фактами.

– Так же, как и сама жизнь, – умничаю я.

Сногсшибательно улыбаясь, она прощает мне мою банальность.

– Меня заинтриговала последняя часть письма к Шварцу, – говорит она. – Особенно любопытен последний абзац.

Мендел, Филлипс и Кантор

Арнольду Шварцу 113355 Вест-Олимпик Бульвар

Лос-Анджелес, Са 90064

Дорогой Арнольд,

Пишу тебе из комнаты, выходящей на террасу. Двери открыты, и морской ветер раздувает занавески. Из кухни доносится легкий шум – женщина, которую я нанял для ведения хозяйства, готовит ужин.

Когда она уйдет, мне останется лишь исполнять ее предписания: «Это немного подогреть, это обжарить, туда перелить, так подать на стол. Ты понял, Ксавир?»

Я киваю, благодарю, прощаюсь с ней до завтра и следую ее указаниям. Я ужинаю на террасе. Я никогда в своей жизни так не ел – стильно, с вином и десертом.

Несколько раз в неделю своим появлением меня радует Паула. Она была здесь вчера, я ожидаю ее и сегодня. Хотя, «ожидаю» – это слишком сильно сказано. Мне приятно, когда она заходит, но я ни на что не рассчитываю. Я вообще больше ни на что не рассчитываю.

Все в этом мире странно: мерцание моря в ночи, бездыханный полет парящего ястреба, испуганная поспешность мыши, оказавшейся в ловушке, резкость расплывчатых воспоминаний, сухожилия моих пальцев, блеск черной ручки «Монблан», которой я пишу, одна маленькая складочка в подмышке у Паулы.

Сегодня ночью Джимми вдруг залился лаем. Я поднялся с постели и, вооружившись кочергой (а как ты думал? улочки старого города кишат сомнительными пивными, полными посетителей, которые могут открывать и закрывать портовые склады и знают дорогу к спрятанным ящикам со смазанным оружием), обошел дом. Надо мной ясное небо с мигающими звездами, подо мной – глубокое море, кустарники и деревья, пахнущие апельсинами, олеандром и солодом. Возможно, на голосовые связки Джимми подействовала кошка или какой-то другой зверек. Я больше не мог уснуть и зажег настольную лампу, чтобы продолжить работу над своим рассказом.

Джимми лежит сейчас возле меня. Иногда он поднимает свою милую жалостливую мордашку, прислушиваясь и принюхиваясь к тому, что не в состоянии уловить мои крайне недоразвитые органы чувств. Но ни что больше не может заставить мое сердце екнуть.

Для меня существует неразрывная связь между сентиментальностью моего происхождения и той аферой, в которую угодили Флойд, Джим и я. Похоже, что все происходившее со мной так или иначе привело бы меня к моему нынешнему состоянию, как будто лишь с купленным именем я мог добраться до своей глубоко скрытой сущности. Подозрительность, сопровождавшая каждый мой шаг, превратилась теперь в необходимый рефлекс. Я должен соблюдать осторожность и уделять внимание самым ничтожным деталям своего бытия – от балок в доме отламывается мельчайший кусочек; сквозняк приводит в движение занавески; штиль, улетающие птицы и саламандры, предвещающие неладное.

Как правило, я сажусь за работу в середине утра и заканчиваю часа в четыре. Я прерываюсь только на обед. Жан делает салат и запекает рыбу. Я обедаю на защищенной от солнца террасе, щурюсь на море, где вдалеке брызгаются скоростные лодки, качаются на волнах парусные яхты, а иногда, совсем у линии горизонта, держит путь на другой континент круизный корабль. Бутылка минеральной воды под рукой, запотевший стакан, стрекочущие сверчки в траве; иногда звонит телефон, Жан приносит мне трубку, и я беседую с Паулой о том, как провести предстоящий вечер: у нее, у меня, в деревне или в городе?

Интересно, можно ли определить по творчеству великих русских или французов, в какое время суток они работали. Достоевский ночью, Толстой днем? Флобер ночью, Бальзак днем? Я стараюсь не писать ночью – не хочу подмешивать в свои истории химию темных сил.

В те времена, когда я еще снимался, я регулярно просматривал свои контракты. Ты всегда был аккуратным и добросовестным юристом, и я буду тебе признателен, если ты заглянешь в приложенный сценарий. Он очень длинный, я знаю, но я не мог его сократить. Было бы здорово, если бы ты показал его кому-нибудь из своих клиентов. Полностью тебе доверяя, я отдаю его в твои руки. Возьми себе проценты, причитающиеся в таких случаях импресарио, а также включи в оплату свой гонорар как юриста.

Те, кто за нами охотится, наверняка осведомлены о страсти Паулы к лабрадорам. Понятия не имею, сколько в мире лабрадорских клубов. Возможно, пройдет еще много лет, прежде чем кто-то проверит тысячи клубов и журналов, но я полагаю, что когда-то нам придется продать собак и псарню, и подыскать ей другое занятие.

В другой стране. Чтобы замести наши следы. Раствориться в воздухе и вновь родиться. Заплатить по счетам и очиститься от грехов. Разбить вдребезги окружающее нас матовое стекло и почувствовать росу на коже. Как Юрий и Ольга. Или как Жан-Мари и Клодет. Хенк и Йоке. Тино и Ванесса.

Твой Томас Бергман.

ИЗОБРАЖЕНИЕ ПОСТЕПЕННО ИСЧЕЗАЕТ