Небо и земля
Шрифт:
— Давай все-таки еще немножко пройдем, — попросила Элька. — Вон там горка, видишь? Там мы отдохнем.
— Хорошо, — кивнула Света.
Элька озабоченно посмотрела на дочь. Уже сейчас ей трудно идти, что же будет дальше? Взять бы ее на руки… Но Элька понимала, что с двойной ношей ей самой далеко не уйти, и так подкашиваются ноги. Неожиданно она услышала сзади гудки приближающейся автомашины.
— Светка! Машина!.. — крикнула она. — Может, подберет нас…
Обе застыли на краю дороги: Элька с большим узлом за плечами, Света — с маленьким. Элька подняла руку. Глядя на нее, и Света замахала ручонкой.
Одного Элька узнала — это был Юхим Харитонович Гольдман…
«До последней минуты укладывал вещи… Из тех, кто ничего не оставит…» — с негодованием подумала Элька. Ей было ужасно неприятно и стыдно за этих людей, которые видели на дороге ребенка и не остановились.
— Пошли, доченька, — она взяла Свету за руку, и они отправились дальше.
Когда начали подниматься в гору, сзади послышались гудки. Элька не решилась поднять руку. Она только отступила в сторону и, тяжело дыша, поправляла свой мешок. Зато Света, даже не оглянувшись на мать, сама подняла руку. И машина, приблизившись к ним, замедлила ход и остановилась.
— Садитесь, — сказал, выглядывая из-за своих воспитанников, заведующий районным детдомом Олейниченко.
И вот уже Элька и Света в машине.
Это была большая, почти невероятная удача. К вечеру, надеялась Элька, они уже будут в Розовке, а там как-нибудь сядут на поезд. Но примерно на половине дороги им встретился летевший сломя голову мотоциклист, от которого они узнали, что поблизости высадился немецкий парашютный десант и путь на Розовку отрезан. Свободна лишь дорога, ведущая к Симферополю. Не долго думая, Олейниченко велел шоферу переменить направление. Машина круто развернулась и помчалась другой дорогой — на юг.
«Повезло… просто повезло…» — мысленно повторяла Элька, прижимая к себе дочь, заснувшую на руках.
Чем дальше они ехали, тем больше попадалось беженцев. Машина обгоняла подводы, на которых сидели женщины с детьми и старики.
Утром на другой день прибыли в Симферополь. Здесь Олейниченко решил задержаться на несколько дней. Ему надо было решить ряд вопросов, связанных с эвакуацией детского дома. Элька мечтала как можно скорее добраться до Ялты и сесть на пароход. Им со Светой снова повезло: тут же подвернулась машина, которая шла в Ялту и захватила их с собой.
Элька никогда не была раньше в Крыму. Не отрываясь, с детским восхищением смотрела она на красочный южный ландшафт. Горы — далекие и близкие; ярко-белые, в ослепительном сиянии солнца поселки; высокие стройные кипарисы. Бахчисарай с его старинными минаретами; зеленые пятна лугов у самой верхушки Ай-Петри… И дорога, дорога, вьющаяся вокруг горы, — то она взлетает вверх, до самого синего неба, то ползет вниз, по краю обрыва, то снова взмывает ввысь…
А в мыслях одно и то же: Алексей. Что с ним? За день до внезапного отъезда из Гуляйполя она снова, в который уже раз, зашла в райвоенкомат. Ответа на запрос комиссара не было. Что это значит? Неужели… неужели… Нет, Алексей не мог погибнуть, в это она не верит, не верит… И вот Элька увидела внизу кусок синевы, еще более густой, чем небо.
— Море!..
В Ялту они, раскрасневшиеся от солнца и дорожного ветра, приехали уже за полдень. В порту стояли два больших корабля — «Чапаев» и «Дунай», на которых из окруженной Одессы привезли эвакуированных и раненых. В шумной толпе, запрудившей порт, Элька узнала, что оба корабля, не задерживаясь, отправляются в Новороссийск. Оставалось получить разрешение у уполномоченного по делам эвакуации. Пробиться к нему было трудно. Но и здесь удача сопутствовала Эльке: в последнюю минуту она все-таки получила разрешение. Уполномоченный выдал ей два посадочных талона на «Чапаев». Держа Свету за руку, с мешком за плечами, она быстро направилась к пароходу. Трап, ведущий на палубу, был мокрый и качался под ногами. Элька поскользнулась. К счастью, ее подхватил какой-то растрепанный пожилой мужчина в очках. Он взял у нее мешок и помог ей и Свете подняться на пароход. Палуба была запружена людьми. Неожиданный помощник отыскал для них свободное местечко. Кое-как устроились.
— А теперь познакомимся, — сказал пожилой мужчина, сняв очки и протирая их уголком пиджака, — Моя фамилия Левандовский. Уполномоченный Одесского станкостроительного завода. А тебя как зовут, шалунья? — наклонился он к Свете, уже сидевшей на мешке.
— Меня зовут Света, — приветливо ответила девочка.
— А фамилия?
— Орешина.
— Очень хорошо. Ну вот мы и знакомы. Если что-нибудь нужно будет, не стесняйтесь, я всегда к вашим услугам. — И, пообещав скоро вернуться, Левандовский ушел,
«Чапаев» тем временем медленно отчаливал. Железный настил палубы чуть заметно подрагивал под ногами. Откуда-то снизу, из глубины громадного корабля, по-видимому из машинного отделения, доносился глухой напряженный шум. Между кораблем и берегом образовалась синяя полоса воды; она становилась все шире и шире. Все смотрели на берег. Вместе со всеми и Элька не могла отвести глаз от берега, от порта, от красивого южного города, раскинувшегося на склоне горы. Над Ялтой садилось солнце, отражаясь в окнах санаториев, белевших среди зеленых садов…
«Неужели немцы и сюда дойдут?» — подумала Элька с тревогой.
— Мама, а мама! Элька подошла к дочери.
— Что такое?
— Смотри! — сидя на мешке, девочка подняла ножки в длинных чулках. На одной ноге не было сандалии.
— Где же вторая? — спросила Элька.
— Не знаю. Я только что посмотрела, а ее уже нет,
— Ты, наверно, сама сняла.
— Нет, я не снимала.
— Куда же она девалась?
Сколько Элька ее ни искала, вторая сандалия так и не нашлась. Видимо, девочка потеряла ее еще в порту.
— Я тебя не понимаю, — сердилась Элька. — Потеряла сандалию и даже не почувствовала… Как ты теперь будешь ходить?
— А я не буду ходить, я буду прыгать на одной ножке, — рассмеялась Света.
Неожиданно все заботы отступили назад, самым главным стало: где достать для Светы пару башмаков. Странно, но Элька не могла сейчас думать ни о чем другом.
— Знаешь что, — сказала она вдруг, — я тебе завтра утром сошью из чего-нибудь тапочки.
— Хорошо, — согласилась Света. — Мама, смотри, а вон тот дядя идет.